кронштадт

В жаре, в бесконечном каком-то этим летом тополином пуху, в молочно-белом цвете залива, в неузнаваемо византийском соборе, видимом отовсюду - Кронштадт так похож на неизвестный никому приморский город. Здания не выше четырех этажей, забегаловки, булочные в два окна, зеленые балконы. Пух, пух, пух, тополиный дух. Запах лип, в его медовом золотом потоке важно плывут тополиные души. И жарко, жарко, пахнет подпеченым на солнце сеном, по набережной бегают загорелые мокрые мальчишки, стаи скворцов-слетков стремительными тучами носятся в парках.
А вокруг - острова, зеленые плоские прогалины в молочной глади, полуразрушенные форты, пушки всех войн и армий, крейсеры в порту. Если помнить, что ты на острове, начинаешь забывать, как и откуда на него попал. Где-то есть дверь, где-то есть ход, где-то есть дорога из желтого кирпича, ведущая в эту сонную летнюю сказку.
Как уйдешь? Как оставишь?
А пух все летит, а липы текут медом.

кронштадт

В жаре, в бесконечном каком-то этим летом тополином пуху, в молочно-белом цвете залива, в неузнаваемо византийском соборе, видимом отовсюду - Кронштадт так похож на неизвестный никому приморский город. Здания не выше четырех этажей, забегаловки, булочные в два окна, зеленые балконы. Пух, пух, пух, тополиный дух. Запах лип, в его медовом золотом потоке важно плывут тополиные души. И жарко, жарко, пахнет подпеченым на солнце сеном, по набережной бегают загорелые мокрые мальчишки, стаи скворцов-слетков стремительными тучами носятся в парках.
А вокруг - острова, зеленые плоские прогалины в молочной глади, полуразрушенные форты, пушки всех войн и армий, крейсеры в порту. Если помнить, что ты на острове, начинаешь забывать, как и откуда на него попал. Где-то есть дверь, где-то есть ход, где-то есть дорога из желтого кирпича, ведущая в эту сонную летнюю сказку.
Как уйдешь? Как оставишь?
А пух все летит, а липы текут медом.