Москва, зима, конец года

Туда: из минус трех в минус двенадцать. При этом вдоль путей то и дело мелькают вербы с мелкими белыми барашками на красных ветках. Откуда они в начале декабря взяли неделю тепла, чтобы сойти с ума? Я тоже так хочу.

Из центра еду долго, очень долго. Всю серую ветку, потом еще по новенькой, проложенной поверху. Поезда у нее маленькие, по три сдвоенных вагончика, рельсы выпростаны из-под земли, как руки из-под одеяла. Выхожу на указанной станции, звоню: а который из этих домов твой? Получаю потрясающий ответ: Видишь метро? Вот иди вдоль него, пока не кончится.
Иди, опоры считай. Пропустишь опору - оглянешься, оглянешься - оступишься, оступишься - заблудишься.
Настоящий край мира. Ночью в лесу воют волки - и тогда на соседней стройке в ужасе заходятся лаем собаки. До темного леса на горизонте километра три, да полоса коттеджей - авось, не добегут до нас, там найдут что интересное, ух.

Снег идет не переставая, с ним не управиться, и не поймешь, кто выглядит смешнее - пешеходы, скачущие по сугробам или машины, скачущие по ним же, но менее ловко. На бульварах в сугробах одинокие пары - взрослые с ребенком или собакой.Дети и собаки ведут себя совершенно одинаково - носятся, роют снег, валяются, визжат от счастья.

Все три дня читаю сто лет одиночества. По тридцать лет за сутки. Плохая была идея, вот что я вам скажу. От этой книги не хочется жить. Хочется искать тряпки, паклю, ветошь какую-нибудь - зажимать дыру в горле, а то прохожие смотрят. У колонны в метро стоит девочка, опрятная и чистая, бледная только, у нее привычная табличка, на табличке крупными черными буквами - "помогите, умерла". Встряхиваюсь, мотаю головой, смотрю снова - неохотно появляется третье слово: "мама". Все равно как часть пейзажа. Всем бы ходить с такими табличками - "умерла мама", "умер папа", "смертельно болен внук". Обычное дело. Девочке хочется подать пакли и книжку по разведению бойцовых петухов.

После снега над всем городом ночью висит ровное желтое зарево, светло, как у нас в июне. Ощущение неприятное, но от снега очень хорошо.

Теорию "котят в стратегических местах", оказывается, уже сформулировали. "Марсоход обнаружил котят". Совершенно верно. И прослезился.

В центре полно случайных хэппенингов. Ну вот на фасаде консерватории висит большой плакат репертуара этого сезона, сверху вниз: "В. А. Моцарт, "Волшебная флейта", снова Моцарт, что-то еще, Моцарт, Моцарт, Моцарт, Моцарт, Сальери. Дальше - неизвестные мне итальянцы. до конца сезона, Моцарта больше нет. Я так понимаю, это и называется "сменить репертуар". Или вот, рекламный плакат "... а я хотела мотодруга". Столько вариантов, как она его там хотела и что в нем за батарейки - воображение просто захлебывается. Да, и плакатик "так идея становится шкафом" я тоже видел. Жуткая метаморфоза, скажу я вам. Объявление в метро: "Обращайте внимание на подозрительные предметы и лица." Да они надо мной смеются. Почти в каждом переходе стоит человек, у которого по лицу, всей голове и рукам бегают огни святого Эльма. Красные и синие, но бывают и всех цветов радуги. Еще более другие люди, они покачиваясь идут по переходам, пока не уткнутся в какой-нибудь угол. И продолжают в нем идти, перебирая ногами на месте и упираясь в стену лбом. Пока кто-нибудь не вытолкнет их плечом или локтем обратно к фарватеру. Если эти люди не подозрительны (они вообще люди?), то я вконец не понимаю, в чем фишка.

В один из вечеров я внезапно жажду пойти посмотреть на замерзшую Манежную. Я почему-то уверен, что мне туда нужно. И вознагражден: полуразытые в снег герои сказок выглядят очень аутентично, лучше всех - Иван-царевич, по колено в снегу, высматривающий в сугробе свою лягушку, вот-вот разрывать начнет. Машка долго смотрит на все это, затем с видом "эврика" замечает:
- Да, этого действительно не хватало. Снег придает этим скульптурам налет античности.
Я начинаю ржать. Греческие руины в снегу - самое характерное для средиземноморья зрелище. В пять минут рождается теория о том, как на самом деле осталась без рук венера милосская - они либо отмерзли, либо не выдержали тяжести снега. И ведь у многих конечностей недостает, между прочим. Суровая греческая зима, такие дела.

Понятное дело, снова вдребезги болен. Либо у меня какая-то странная акклиматизация, либо аллергия на Москву, и то, и другое неутешительно.

Всех, кого хотел, не успел увидеть, ужасно жаль. Но ведь не в последний раз, честное слово, несмотря на аллергию, акклиматизацию и остальных всадников апокалипсиса.

Москва, зима, конец года

Туда: из минус трех в минус двенадцать. При этом вдоль путей то и дело мелькают вербы с мелкими белыми барашками на красных ветках. Откуда они в начале декабря взяли неделю тепла, чтобы сойти с ума? Я тоже так хочу.

Из центра еду долго, очень долго. Всю серую ветку, потом еще по новенькой, проложенной поверху. Поезда у нее маленькие, по три сдвоенных вагончика, рельсы выпростаны из-под земли, как руки из-под одеяла. Выхожу на указанной станции, звоню: а который из этих домов твой? Получаю потрясающий ответ: Видишь метро? Вот иди вдоль него, пока не кончится.
Иди, опоры считай. Пропустишь опору - оглянешься, оглянешься - оступишься, оступишься - заблудишься.
Настоящий край мира. Ночью в лесу воют волки - и тогда на соседней стройке в ужасе заходятся лаем собаки. До темного леса на горизонте километра три, да полоса коттеджей - авось, не добегут до нас, там найдут что интересное, ух.

Снег идет не переставая, с ним не управиться, и не поймешь, кто выглядит смешнее - пешеходы, скачущие по сугробам или машины, скачущие по ним же, но менее ловко. На бульварах в сугробах одинокие пары - взрослые с ребенком или собакой.Дети и собаки ведут себя совершенно одинаково - носятся, роют снег, валяются, визжат от счастья.

Все три дня читаю сто лет одиночества. По тридцать лет за сутки. Плохая была идея, вот что я вам скажу. От этой книги не хочется жить. Хочется искать тряпки, паклю, ветошь какую-нибудь - зажимать дыру в горле, а то прохожие смотрят. У колонны в метро стоит девочка, опрятная и чистая, бледная только, у нее привычная табличка, на табличке крупными черными буквами - "помогите, умерла". Встряхиваюсь, мотаю головой, смотрю снова - неохотно появляется третье слово: "мама". Все равно как часть пейзажа. Всем бы ходить с такими табличками - "умерла мама", "умер папа", "смертельно болен внук". Обычное дело. Девочке хочется подать пакли и книжку по разведению бойцовых петухов.

После снега над всем городом ночью висит ровное желтое зарево, светло, как у нас в июне. Ощущение неприятное, но от снега очень хорошо.

Теорию "котят в стратегических местах", оказывается, уже сформулировали. "Марсоход обнаружил котят". Совершенно верно. И прослезился.

В центре полно случайных хэппенингов. Ну вот на фасаде консерватории висит большой плакат репертуара этого сезона, сверху вниз: "В. А. Моцарт, "Волшебная флейта", снова Моцарт, что-то еще, Моцарт, Моцарт, Моцарт, Моцарт, Сальери. Дальше - неизвестные мне итальянцы. до конца сезона, Моцарта больше нет. Я так понимаю, это и называется "сменить репертуар". Или вот, рекламный плакат "... а я хотела мотодруга". Столько вариантов, как она его там хотела и что в нем за батарейки - воображение просто захлебывается. Да, и плакатик "так идея становится шкафом" я тоже видел. Жуткая метаморфоза, скажу я вам. Объявление в метро: "Обращайте внимание на подозрительные предметы и лица." Да они надо мной смеются. Почти в каждом переходе стоит человек, у которого по лицу, всей голове и рукам бегают огни святого Эльма. Красные и синие, но бывают и всех цветов радуги. Еще более другие люди, они покачиваясь идут по переходам, пока не уткнутся в какой-нибудь угол. И продолжают в нем идти, перебирая ногами на месте и упираясь в стену лбом. Пока кто-нибудь не вытолкнет их плечом или локтем обратно к фарватеру. Если эти люди не подозрительны (они вообще люди?), то я вконец не понимаю, в чем фишка.

В один из вечеров я внезапно жажду пойти посмотреть на замерзшую Манежную. Я почему-то уверен, что мне туда нужно. И вознагражден: полуразытые в снег герои сказок выглядят очень аутентично, лучше всех - Иван-царевич, по колено в снегу, высматривающий в сугробе свою лягушку, вот-вот разрывать начнет. Машка долго смотрит на все это, затем с видом "эврика" замечает:
- Да, этого действительно не хватало. Снег придает этим скульптурам налет античности.
Я начинаю ржать. Греческие руины в снегу - самое характерное для средиземноморья зрелище. В пять минут рождается теория о том, как на самом деле осталась без рук венера милосская - они либо отмерзли, либо не выдержали тяжести снега. И ведь у многих конечностей недостает, между прочим. Суровая греческая зима, такие дела.

Понятное дело, снова вдребезги болен. Либо у меня какая-то странная акклиматизация, либо аллергия на Москву, и то, и другое неутешительно.

Всех, кого хотел, не успел увидеть, ужасно жаль. Но ведь не в последний раз, честное слово, несмотря на аллергию, акклиматизацию и остальных всадников апокалипсиса.