(no subject)

Я вспоминаю все квартиры, в которых жил, как, бывает, вспоминают женщин. Эта смеялась так, будто в ней жил солнечный зайчик, та была немного мрачновата и строга, как монахиня, зато ее кухня всегда была полна изумительных запахов, окна можно было не мыть никогда, а одежда в шкафу лежала так, что никакого утюга не нужно. Еще одна, в далеком детстве, вспоминалась мне старухой, может быть, и бабушкой, но время от времени забывающей, что я - ее внук. Она бывала уютной особенным пожилым уютом, но бывала и чужой и страшной, с резким запахом лекарств и привкусом пыльной взвеси.

- Скажите, пожалуйста, вы писатель?
Я обернулся. Надо же, так увлекся, что не заметил, как мой текст читают через плечо. Вообще-то, когда я сажусь писать в кафе, я стараюсь устроиться так, чтобы в экран невозможно было подсмотреть. Но сегодня с утра за столиками на улице не было вообще никого, и я сел как попало, лишь бы экран не бликовал. И не заметил, как ко мне подсел этот дедок. Вопрос он задал очень вежливо, почти церемонно, и, когда я на него обернулся, разглядывал меня, а не экран моего лаптопа.
- Как вам сказать. Пишу я, во всяком случае, много.
Я взялся разглядывать его в ответ, сначала не без злорадства - обычно люди смущаются, когда их самих ставят в неловкое положение, - а потом с интересом. Низенький, полноватый, седая шевелюра, гладко выбритое лицо. Белый льняной костюм по летнему времени. Загорелое лицо, множество мелких морщин - и ни одной глубокой, кожа сухая, как пергамент, очень чистая. И потрясающие, цвета июньского неба, глаза. Обычно с возрастом цвет глаз бледнеет, будто выгорает, особенно, если они серые или голубые, здесь же плескалась чистейшая синева, точно такая же, как небо у нас над головами.
- Простите мне мое нахальство, но мне нужно было знать. Вот такое много пишете? - Он двинул головой в сторону экрана.
- Да, - ответил я, все еще глядя ему в глаза.
- Ничего особенного, лимон и погода, - сказал он фразу, которую я совсем не понял, поэтому растерянно переспросил:
- Погода?
- Конечно. Прекрасный летний день, на небе ни облачка, и вы уже второе утро сидите в этом кафе с ноутбуком, хотя раньше я вас тут никогда не видел. Приезжий?
- Да вот, путешествую.
- У вас очень хорошо про квартиры написано, - сказал он. - Вам есть, где жить?
То ли у этого человека очень интересная логика, подумал я, то ли чрезвычайно сложные ассоциативные ряды. Во всяком случае, обычно после фразы "вот это очень хорошо написано" следовал вопрос "а вы где-нибудь печатаетесь?" - или еще что-нибудь про писательскую кухню. Если уж на то пошло, мне вообще еще ни разу не задавали вопроса, есть ли мне где жить, - в какой бы то ни было связи с моими текстами.
- Мне есть, где жить, - сказал я, стараясь не смеяться. - На ближайшие два дня я остановился в одном пансионе у Народного театра, - я махнул рукой в сторону реки. - Потом либо уеду, либо придумаю что-нибудь. У меня творческий отпуск, я птица вольная.
- У Народного, - фыркнул он. - Небось, модерн на набережной? Башенки-лепнина?
- Гораздо проще, кирпичная пломба. Но чисто и самый центр. Меня устраивает. Не всем же жить на Малой Стране.
- А хотели бы?
Я даже растерялся от такого напора. И насторожился. Видимо, у меня сделалось соответствующее лицо, потому что синеглазый старик поспешил меня успокоить:
- Я не аферист. Просто так получилось, что у меня есть ключи от мансарды вот в этом доме - и обширные полномочия от хозяйки. И даже, если хотите, просьба - поселить хоть ненадолго пишущего человека. Недели, скажем, на две. А тут я вдруг вижу вас в этом кафе. Я не мог не спросить.
Он еще с минуту смотрел на меня - онемевшего, растерянного, - и добавил с ноткой снисхождения:
- Вы не беспокойтесь, я профессиональный риэлтер. Вот на первом этаже моя контора. Если вы опасаетесь, мы можем составить договор по всем правилам, с печатями и прочим.
Я поднял глаза - действительно, в одном из окон первого этажа красовался стенд с предложениями купли и съема жилья. "Белая мельница" - перевел я название фирмы.
Две недели в квартире практически на Градчанах. Да еще и в мансарде. Я сглотнул. Ну, о цене-то я по крайней мере могу спросить, прежде чем отказываться?
Я открыл рот, но он меня опередил.
- Нет, не за деньги. То есть если хотите, можете оставить залог, я не буду против. Но на самом деле я хочу, чтобы вы там писали. Причем не как-нибудь, а от руки. Хотя бы страницу в день.
- Я буду жить за страницу рукописи в день? - переспросил я со всей иронией, на какую был способен, но на слове "день" голос предательски взлетел вверх и получился сдавленный писк.
- Да, - просто сказал мой потенциальный ленд-лорд. - Знаете, это практически традиция. В Париже на чердаки лезут, чтобы рисовать, а у нас - писать. Такой город. Вы знаете, что на Златой уличке долгое время снимал каморку Кафка? Нарочно приходил туда писать. Я бы, может, и поостерегся пускать к себе такого писателя, но этим, на Златой уличке, сам черт давно не брат, все впрок идет. Ну, что скажете? Что надо подумать?
Я молча кивнул.
- Это правильно. Да и съезжать вам рано еще, пансион-то оплачен, небось? Вот. Вы подумайте и приходите. Я тут целыми днями, если не здесь, то в конторе. Только писать надо будет обязательно от руки.

(продолжение следует)