в этом мире нет никого, кроме тебя

Это был какой-то мой персональный сбой.
Я действительно был свято уверен, что, если в какой-то момент где-то никого нет, то там нет никого никогда. Не знаю, почему. Может быть, потому, что мои детские убежища все были такого малого размера, что никто из взрослых не мог туда поместиться, а дети - не ходили, не видели этих убежищ. Я достраивал до дома практически что угодно, и после этой достройки оно так и оставалось домом, хотя никто не мог бы этот дом опознать в
кустах крыжовника
заброшенной и обесточенной вышке от старой ЛЭП, она торчала крохотной эйфелевой башней посреди нижнего парка, буквально посреди болот, по центру между четырех лап было кострище, вдоль него лежали большие бревна, это были очаг и самые шикарные на свете диваны. И вот что интересно: кострище делал не я и бревна приносил не я, признаки людей были налицо, и тем не менее - для меня их не существовало. Это был МОЙ очаг и МОИ диваны, они просто возникли, когда мне понадобились, что уж тут непонятного.
круглая бетонная конструкция на свалке на пустыре. Как я понимаю, это была деталь коллектора - окончание трубы с крышкой под люк. Сразу перед домом и еще за школой были залежи поломанных бетонных конструкций, из которых тогда строили все - плиты, трубы, балки. И вот это полое колесо, вставшее случайно на ребро, немедленно превращалось в хоббичью норку - а как же, ведь даже окно в стене есть, даром, что кроме этой стенки больше нет ничего.

Я помню, в какой ступор впал, когда с "моей" полянки сорвали всю землянику - я три дня дожидался, пока несколько ягод дозреют как следует, на четвертый увидел, что их нет. Я не понимал, что случилось. В моей несчастной голове не укладывалось, как так можно - ведь ни для кого больше этой полянки не было. Как только я входил в этот земляничник, человечество переставало существовать.
Когда я в пятом классе отчаянно гулял школу, я поступал очень просто - закидывал портфель на площадку перед лестницей на крышу, узкое пространство, куда, по моему убеждению, никто никогда не заходил - а как же иначе, ведь я ни разу не видел там ни одной души. И однажды, заходя за портфелем, я обнаружил, что его нет. Я потом нашел его в подвале, в общем-то целым, там не на что было зариться, кроме книжки Купера, и ее я потом долго доставал для владельца, через списанные библиотечные экземпляры. Но больше всего меня потрясла даже не пропажа чужой книги, а то, что в этом пустом пространстве появились люди. Как? Как они пробрались, как узнали?
Каждый раз, сталкиваясь с тем, что в ныне пустующее место через час может зайти кто угодно, я переживал ужас Робинзона, увидевшего отпечатки на песке своего острова. Как? Откуда они тут вообще взялись, я столько лет живу здесь совсем один?

Я потом научился сворачивать и уносить с собой пустое пространство, и ничего в нем не оставлять, во всяком случае, ничего из того, что было бы жаль. Как сворачивается и уносится лагерь. И если и осталось что-то от этого "нет никого, кроме меня", то только язык. Я сталкивался с новым понятием - и никогда не спрашивал. А еще чаще - прочитывал неверно и так и воспроизводил. Помнится, только на двадцать пятом году моей жизни Тигра столкнулась с тем, что я когда-то прочел (или услышал) менценат - и так и пользовался этим словом, с "н" посередке. Или вот: что такое зависть. Или - что такое стабильность. До сих пор спотыкаюсь о то, что для меня иначе звучат слова, о то, что значат они очень часто выдуманные только мной понятия.