задумчивое

сегодня заговорили о поцелуях, и я вдруг подумал, насколько же часто я спохватываюсь - "а я никогда..." или "а я - совсем не..."
и ощущается это как досада, как недостача.

недавно был разговор о людях мечтающих - самое разное, от костюма (цвета сливочного мороженного, да-да) до "летать!", - и я вдруг поймал себя на мысли, что не мечтаю, давно, совсем. что все, чего хочется, попадает в два разряда: я это сделал или я в процессе.
мечта - это ведь когда прикрываешь веки и видишь, как ты... ах, что-нибудь. идешь по улице в сияющем костюме. сидишь в шезлонге на веранде своей виллы, слушаешь прибой. или - овации на вручении тебе  премии Нобеля. или видишь, как проносятся под тобой назад и вниз венчики  летней травы,  как  луга и лес становятся темными пятнами,  в коробки из-под обуви превращаются дома, а ты - "невидима и свободна", если уж говорить начистоту.
когда я прикрываю веки и вижу, и вдыхаю запах, и слышу звук, у меня начинает звенеть в ушах, а глаза мгновенно наполняются слезами. под языком становится влажно и сладко, словно сунул в рот ложку меда и медленно плавишь его и катаешь вдоль нёба. вокруг делается тесно и свежо, как перед грозой, и будто вот-вот выпрыгнешь из собственного тела.
но это память. можно ли назвать это мечтой, я не знаю. разве что по признаку "когда-нибудь", и то, я ведь хорошо помню поговорку про реку.
нет, чтобы мечтать, как все нормальные люди.

но ведь о поцелуях, да? мне эти приоткрытые, беспомощные губы всегда напоминали рты водяных улиток, ползущих по стеклу. посреди мягкого раскрывалась аккуратная буковка "о", заглатывала очередную порцию зеленого налета, вечно осаждающего стекло, закрывалась, потом снова начинала медленно открываться - ам!
за улиткой в зелени оставалась проеденная дорожка. иногда две улитки встречались - и проползали друг по другу, так же размеренно раскрывая рты, а-ам, а-ам.
я не люблю целоваться, видимо, не умею. я не о тех прекрасных жестах, которые бестолковы и идут от паха,  а не от головы, когда просто следуешь всем изгибам рельефа, выучивая его наизусть, тут же забывая и снова выучивая. я именно о том, что можно наблюдать на лавочках в парках и в вагонах метро - две улитки, возящие ртами друг по другу.
самый близкий мой жест, самый радостный и подкожный - это коснуться накрест виском виска, так , чтобы волосы провели по щеке и шее. и вдохнуть при этом запах, который скопился в ложбинке под скулами и там, где выступает косточка под мочкой уха.   
но однажды мы лежали на пляже в Крыму.
я не помню, что хотел сделать - то ли предупредить, что ухожу за виноградом, то ли дотянуться до часов в кармане брюк. но так или иначе, передо мной были губы, влажные, пахнущие морем и солнцем, и пух на коже, который обычно не виден, был выбелен солью на фоне бронзового загара, и крупинки соли тончайшей полоской очерчивали губы, и я начал слизывать эту соль, мелкими, жадными движениями, и в итоге получил по спине ладонью, потому что мы все-таки были на пляже, а не дома, и только и оставалось, что уткнуться лицом ей в ключицу и хохотать, оправдываясь: "Я не заметил!"

задумчивое

сегодня заговорили о поцелуях, и я вдруг подумал, насколько же часто я спохватываюсь - "а я никогда..." или "а я - совсем не..."
и ощущается это как досада, как недостача.

недавно был разговор о людях мечтающих - самое разное, от костюма (цвета сливочного мороженного, да-да) до "летать!", - и я вдруг поймал себя на мысли, что не мечтаю, давно, совсем. что все, чего хочется, попадает в два разряда: я это сделал или я в процессе.
мечта - это ведь когда прикрываешь веки и видишь, как ты... ах, что-нибудь. идешь по улице в сияющем костюме. сидишь в шезлонге на веранде своей виллы, слушаешь прибой. или - овации на вручении тебе  премии Нобеля. или видишь, как проносятся под тобой назад и вниз венчики  летней травы,  как  луга и лес становятся темными пятнами,  в коробки из-под обуви превращаются дома, а ты - "невидима и свободна", если уж говорить начистоту.
когда я прикрываю веки и вижу, и вдыхаю запах, и слышу звук, у меня начинает звенеть в ушах, а глаза мгновенно наполняются слезами. под языком становится влажно и сладко, словно сунул в рот ложку меда и медленно плавишь его и катаешь вдоль нёба. вокруг делается тесно и свежо, как перед грозой, и будто вот-вот выпрыгнешь из собственного тела.
но это память. можно ли назвать это мечтой, я не знаю. разве что по признаку "когда-нибудь", и то, я ведь хорошо помню поговорку про реку.
нет, чтобы мечтать, как все нормальные люди.

но ведь о поцелуях, да? мне эти приоткрытые, беспомощные губы всегда напоминали рты водяных улиток, ползущих по стеклу. посреди мягкого раскрывалась аккуратная буковка "о", заглатывала очередную порцию зеленого налета, вечно осаждающего стекло, закрывалась, потом снова начинала медленно открываться - ам!
за улиткой в зелени оставалась проеденная дорожка. иногда две улитки встречались - и проползали друг по другу, так же размеренно раскрывая рты, а-ам, а-ам.
я не люблю целоваться, видимо, не умею. я не о тех прекрасных жестах, которые бестолковы и идут от паха,  а не от головы, когда просто следуешь всем изгибам рельефа, выучивая его наизусть, тут же забывая и снова выучивая. я именно о том, что можно наблюдать на лавочках в парках и в вагонах метро - две улитки, возящие ртами друг по другу.
самый близкий мой жест, самый радостный и подкожный - это коснуться накрест виском виска, так , чтобы волосы провели по щеке и шее. и вдохнуть при этом запах, который скопился в ложбинке под скулами и там, где выступает косточка под мочкой уха.   
но однажды мы лежали на пляже в Крыму.
я не помню, что хотел сделать - то ли предупредить, что ухожу за виноградом, то ли дотянуться до часов в кармане брюк. но так или иначе, передо мной были губы, влажные, пахнущие морем и солнцем, и пух на коже, который обычно не виден, был выбелен солью на фоне бронзового загара, и крупинки соли тончайшей полоской очерчивали губы, и я начал слизывать эту соль, мелкими, жадными движениями, и в итоге получил по спине ладонью, потому что мы все-таки были на пляже, а не дома, и только и оставалось, что уткнуться лицом ей в ключицу и хохотать, оправдываясь: "Я не заметил!"