по мотивам одного разговора

Тяжесть -- не в самой ноше,
а в безуспешности попыток
ее разделить.

сколько слышишь такие диалоги:
- моя ноша тяжела, мне не с кем ее разделить.
- раздели со мной, я помогу тебе, я возьму часть на себя.
это разговор двух обманщиков.
либо придумана тяжесть этой ноши, либо и вовсе сама ноша, и девять из десяти, что на самом деле говорящий ничего не знает ни о ноше, ни о тяжести.
как бы ни было искренне желание помочь, вторым движет не оно, а желание присвоить себе как можно больше от того человека, чья ноша приглянулась - выдуманные штуки такого рода страшно соблазнительны в чужих глазах, для того их, собственно, и придумывают.
а те, кто засматриваются на чужие, в ореоле трагизма, в золотой пыльце загадочности и, очень часто, высшего предназначения, - те своей ноши не имеют либо считают ее чем-то нестоющим, чем-то, чем можно пренебречь.
попробуй в самом деле переложить на них часть своего - если оно действительно есть, -  они обойдутся  с твоими  сокровенными штуками  точно так же, как со своими: упразднят до  пренебрежения.

и вот ты растешь, наращивая тяжесть своей ноши, и пытаешься разделить эту тяжесть с кем-то, и, как правильно сказано, упираешься в то, что это невозможно, и невозможность эта становится горше тяжести ноши.
но потом переживаешь и это.
и внезапно становится ясно, что дело не в тяжести, а в ноше. что достаточно хорошенько посмотреть на нее - и из зверя на загривке она немедленно превратится в помощника, стержень, держащий твою спину, в музу, в смысл твоего пребывания в мире.
помнится, одному моему другу очень понравилась фраза "ищи то, что заставляет тебя дрожать". я бы внес одну правку - ищи то, что заставляет тебя ликовать и дрожать. то, что наполняет ужасом и восторгом, восторгом сбывшегося чуда и ужасом сбывшегося чуда: как ты выдержишь все это, ты просил о малом, а получил стократ, куда теперь это деть?
понятно, что это лучший способ расти - чтобы не пропало ни капли из того, что обрушилось; невозможно допустить такую растрату, даже в мыслях это видится кощунством.
так вот, когда твоя ноша из тяжести превращается в такой источник ужаса и восторга, ты понимаешь, зачем живешь на свете.
что бы ни было этой ношей, как бы ты ее не определял: твое одиночество. твоя уникальность (а она часто бывает тяжелейшей ношей, если не знаешь, куда ее приспособить). твои дети. твои родители. твое все-что-угодно. весь мир, в конце концов.
а делить имеет смысл отдых. или работу. или любовь, или войну. что-нибудь, в чем могут участвовать двое.
а чудеса - штука приватная. можно попробовать разделить последствия случившегося с тобой чуда. но той уникальной плотностью, тем событием, той вестью, которыми оно было для тебя, оно не будет уже ни для кого, и пытаться приспособить его для кого-то еще - означает убить это чудо.
если уж пытаться делить чудеса, то лучше всего их делать самому - для кого-то. но это уже вполне работа, любовь, отдых или война.

по мотивам одного разговора

Тяжесть -- не в самой ноше,
а в безуспешности попыток
ее разделить.

сколько слышишь такие диалоги:
- моя ноша тяжела, мне не с кем ее разделить.
- раздели со мной, я помогу тебе, я возьму часть на себя.
это разговор двух обманщиков.
либо придумана тяжесть этой ноши, либо и вовсе сама ноша, и девять из десяти, что на самом деле говорящий ничего не знает ни о ноше, ни о тяжести.
как бы ни было искренне желание помочь, вторым движет не оно, а желание присвоить себе как можно больше от того человека, чья ноша приглянулась - выдуманные штуки такого рода страшно соблазнительны в чужих глазах, для того их, собственно, и придумывают.
а те, кто засматриваются на чужие, в ореоле трагизма, в золотой пыльце загадочности и, очень часто, высшего предназначения, - те своей ноши не имеют либо считают ее чем-то нестоющим, чем-то, чем можно пренебречь.
попробуй в самом деле переложить на них часть своего - если оно действительно есть, -  они обойдутся  с твоими  сокровенными штуками  точно так же, как со своими: упразднят до  пренебрежения.

и вот ты растешь, наращивая тяжесть своей ноши, и пытаешься разделить эту тяжесть с кем-то, и, как правильно сказано, упираешься в то, что это невозможно, и невозможность эта становится горше тяжести ноши.
но потом переживаешь и это.
и внезапно становится ясно, что дело не в тяжести, а в ноше. что достаточно хорошенько посмотреть на нее - и из зверя на загривке она немедленно превратится в помощника, стержень, держащий твою спину, в музу, в смысл твоего пребывания в мире.
помнится, одному моему другу очень понравилась фраза "ищи то, что заставляет тебя дрожать". я бы внес одну правку - ищи то, что заставляет тебя ликовать и дрожать. то, что наполняет ужасом и восторгом, восторгом сбывшегося чуда и ужасом сбывшегося чуда: как ты выдержишь все это, ты просил о малом, а получил стократ, куда теперь это деть?
понятно, что это лучший способ расти - чтобы не пропало ни капли из того, что обрушилось; невозможно допустить такую растрату, даже в мыслях это видится кощунством.
так вот, когда твоя ноша из тяжести превращается в такой источник ужаса и восторга, ты понимаешь, зачем живешь на свете.
что бы ни было этой ношей, как бы ты ее не определял: твое одиночество. твоя уникальность (а она часто бывает тяжелейшей ношей, если не знаешь, куда ее приспособить). твои дети. твои родители. твое все-что-угодно. весь мир, в конце концов.
а делить имеет смысл отдых. или работу. или любовь, или войну. что-нибудь, в чем могут участвовать двое.
а чудеса - штука приватная. можно попробовать разделить последствия случившегося с тобой чуда. но той уникальной плотностью, тем событием, той вестью, которыми оно было для тебя, оно не будет уже ни для кого, и пытаться приспособить его для кого-то еще - означает убить это чудо.
если уж пытаться делить чудеса, то лучше всего их делать самому - для кого-то. но это уже вполне работа, любовь, отдых или война.