как эта девочка

одна из самых убедительных историй о Превращении, куда там Кафке.
ребенок, прячущий коробку от истерика- взрослого.
сам истерик-взрослый.
и Тот-кто сидит-в-Шкафу.
это все один и тот же человек.
один и тот же человек громит комнату, плачет в углу, пожирает сладкое - и все ради того, чтобы потом побежать через лес и увидеть Превращение.
и даже не само превращение, а его результат.
и все равно, что оно произошло извне, хотя это ты жрал сахар, спал мертвым сном в паутине, грозил ребенку ремнем и прятался в шкафу. это все делал ты, а в лесу расправляет крылья Кто-то-другой, но ты все равно бежишь, размахивая медведем, потому что он тоже должен увидеть.

потом может получиться так, что Кто-то-другой - это тоже ты, но, как ни странно, это будет уже не важно.
куда важнее, что взрослый наконец посмотрит вверх, а потом присядет перед ребенком - или перед шкафом, в котором по-прежнему и сидит тот, кто так хотел превратиться, но сахар за него ел и терпел истерики - ребенок, а лесной результат получился совсем отдельно.

у Честертона в "Перелетном кабаке" хорошо сказано: если в изменениях меняется абсолютно все, эти изменения не имеют ценности. какая-то часть должна помнить, кто начал все эти перемены, каков он был - чтобы тот, кем он стал, получил ценность перемен, получил уникальный опыт.

и вот что еще: вот все эти люди и предметы, которыми рассказана история. это четверо или это одно существо - на самом деле его нет. есть рассказ о Превращении. и все.
единственное, что возможно для человека: стать рассказом о Превращении или не стать им. но на самом деле человека нет. никого из людей не существует, как не существует этих четверых (или одного). хорошо бы это помнить.
и бежать как можно быстрее через лес. как эта девочка.

как эта девочка

одна из самых убедительных историй о Превращении, куда там Кафке.
ребенок, прячущий коробку от истерика- взрослого.
сам истерик-взрослый.
и Тот-кто сидит-в-Шкафу.
это все один и тот же человек.
один и тот же человек громит комнату, плачет в углу, пожирает сладкое - и все ради того, чтобы потом побежать через лес и увидеть Превращение.
и даже не само превращение, а его результат.
и все равно, что оно произошло извне, хотя это ты жрал сахар, спал мертвым сном в паутине, грозил ребенку ремнем и прятался в шкафу. это все делал ты, а в лесу расправляет крылья Кто-то-другой, но ты все равно бежишь, размахивая медведем, потому что он тоже должен увидеть.

потом может получиться так, что Кто-то-другой - это тоже ты, но, как ни странно, это будет уже не важно.
куда важнее, что взрослый наконец посмотрит вверх, а потом присядет перед ребенком - или перед шкафом, в котором по-прежнему и сидит тот, кто так хотел превратиться, но сахар за него ел и терпел истерики - ребенок, а лесной результат получился совсем отдельно.

у Честертона в "Перелетном кабаке" хорошо сказано: если в изменениях меняется абсолютно все, эти изменения не имеют ценности. какая-то часть должна помнить, кто начал все эти перемены, каков он был - чтобы тот, кем он стал, получил ценность перемен, получил уникальный опыт.

и вот что еще: вот все эти люди и предметы, которыми рассказана история. это четверо или это одно существо - на самом деле его нет. есть рассказ о Превращении. и все.
единственное, что возможно для человека: стать рассказом о Превращении или не стать им. но на самом деле человека нет. никого из людей не существует, как не существует этих четверых (или одного). хорошо бы это помнить.
и бежать как можно быстрее через лес. как эта девочка.