![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Jul. 15th, 2009
середина лета
Jul. 15th, 2009 05:25 amМаленьким белым медведем очень хорошо убивать ос. Лично я против ос ничего не имею, но Джерка прыгает за всем, что с крыльями, - и куда проворнее, чем можно подумать, глядя на ее толстое пузо. Ночью шальные осы летят в окно на свет, а, прилетев, видят под потолком большой бумажный белый шар, который к тому ж еще иногда горит прекрасным белым светом. "Нифига ж себе гнездышко!" - думают осы и пытаются поселиться. Но поскольку я против, осам выходит облом. Когда я против, облом неизбежен.
Иду через парк, в нем вдоль улицы выгорожены площадки - с качелями, лазалками, с баскетбольными щитами, узкая полоса радостных препятствий для всех возрастов. Из-за решетки на меня умильно смотрит компания ребят, лет по двадцать. Я разбираю в их обращении "пожалуйста" и "мячик", они зафутболили его за решетку в сторону парка, и, чтобы достать, нужно теперь идти вдоль всей полосы до входа в парк, забирать мяч, а потом еще возвращаться. А им очень лень. Я смеюсь, оглядываюсь в поисках мяча. "За лавичкой", - говорят мне застенчиво, и я действительно нахожу за скамейкой мяч.
Это все было о море. О чем-либо другом говорить не так интересно, у нас только и разговоров, что о море, известное дело.
середина лета
Jul. 15th, 2009 05:25 amМаленьким белым медведем очень хорошо убивать ос. Лично я против ос ничего не имею, но Джерка прыгает за всем, что с крыльями, - и куда проворнее, чем можно подумать, глядя на ее толстое пузо. Ночью шальные осы летят в окно на свет, а, прилетев, видят под потолком большой бумажный белый шар, который к тому ж еще иногда горит прекрасным белым светом. "Нифига ж себе гнездышко!" - думают осы и пытаются поселиться. Но поскольку я против, осам выходит облом. Когда я против, облом неизбежен.
Иду через парк, в нем вдоль улицы выгорожены площадки - с качелями, лазалками, с баскетбольными щитами, узкая полоса радостных препятствий для всех возрастов. Из-за решетки на меня умильно смотрит компания ребят, лет по двадцать. Я разбираю в их обращении "пожалуйста" и "мячик", они зафутболили его за решетку в сторону парка, и, чтобы достать, нужно теперь идти вдоль всей полосы до входа в парк, забирать мяч, а потом еще возвращаться. А им очень лень. Я смеюсь, оглядываюсь в поисках мяча. "За лавичкой", - говорят мне застенчиво, и я действительно нахожу за скамейкой мяч.
Это все было о море. О чем-либо другом говорить не так интересно, у нас только и разговоров, что о море, известное дело.
(письмо от ноября 1936 года)
Это безупречно написанная история внутренней борьбы, поданной как борьба внешняя; впрочем, все великие книги таковы — по крайней мере, для меня. Бедняга Гамлет ставит всех в тупик по одной простой причине: все пытаются углядеть связь между той войной, которая идет вовне (убийство, Офелия и т.д.), и той, что происходит в нем самом. И совершенно зря, потому что внешняя и внутренняя реальность движутся каждая своим особенным путем и только лишь изредка пересекаются. Вот Вам Ваше диалектическое взаимодействие, но только здесь сквозь реальность всегда проглядывает магия. <...>
Конспект чисто английского безумия.
И, четыре года спустя, о "Буре":
Вот тебе святой отшельник в своей пещере на острове Коркира: его изгнание сугубо добровольно, поскольку с реальностью, то есть с множеством собственных внутренних “я”, он общаться не перестал. <...> И вот Просперо, ему отказано от мира, или он сам от него отрекся. Вторжение реального мира (мелочные перебранки и чисто человеческая суета потерпевших кораблекрушение) имеет как реальную, так и драматическую значимость. Оно заставляет его осознать, что художник, контролирующий своих Ариэлей и Калибанов, рано или поздно найдет необходимое решение в мире реальных людей и реальных событий; и в эпилоге дан ключ ко всему артистическому раскладу сил.
Жест отречения есть чистой воды волшебство; художник оставляет свои снадобья, отпускает на волю духов и отдает себя КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО на милость людей. Просперо, которому — если он того захочет — подвластны ветры, молится вместе с прочими о том, чтобы благополучно добраться до дома.
На остров удалился именно художник; домой возвратился именно Шекспир. Последний хлесткий стих, по сути дела, есть ясная формулировка темы Гамлет-принц: только проблема здесь уже решена, и решена в традиции дао. “И сила моя пребудет со мною”. То есть сила человеческая, ненадежная, подверженная власти стихий и земного притяжения.
<...> Так что эпилог есть маленький подарок миру, которому он наконец-то позволил действительно задеть себя за живое; в “Гамлете” и в “Лире” он бился против смерти, как бьется невротик против холодных колес собственной силы и воли. В “Буре” он обнаружил наконец, что сама по себе рана желанна и что, сдав позиции, только и можно продолжать жить.
В этом всем, мне кажется, есть что-то и для нас, вот этот самый момент — своего рода урок, который дает нам понять, что мир имеет самостоятельную, отдельную от нас ценность и что иного позитивного ответа на боль, кроме как страдать и восхищаться, нет; и еще, конечно, улыбнуться; вся “Буря” — как одна долгая и тихая улыбка.
это мне вместо снов, так надо понимать(письмо от ноября 1936 года)
Это безупречно написанная история внутренней борьбы, поданной как борьба внешняя; впрочем, все великие книги таковы — по крайней мере, для меня. Бедняга Гамлет ставит всех в тупик по одной простой причине: все пытаются углядеть связь между той войной, которая идет вовне (убийство, Офелия и т.д.), и той, что происходит в нем самом. И совершенно зря, потому что внешняя и внутренняя реальность движутся каждая своим особенным путем и только лишь изредка пересекаются. Вот Вам Ваше диалектическое взаимодействие, но только здесь сквозь реальность всегда проглядывает магия. <...>
Конспект чисто английского безумия.
И, четыре года спустя, о "Буре":
Вот тебе святой отшельник в своей пещере на острове Коркира: его изгнание сугубо добровольно, поскольку с реальностью, то есть с множеством собственных внутренних “я”, он общаться не перестал. <...> И вот Просперо, ему отказано от мира, или он сам от него отрекся. Вторжение реального мира (мелочные перебранки и чисто человеческая суета потерпевших кораблекрушение) имеет как реальную, так и драматическую значимость. Оно заставляет его осознать, что художник, контролирующий своих Ариэлей и Калибанов, рано или поздно найдет необходимое решение в мире реальных людей и реальных событий; и в эпилоге дан ключ ко всему артистическому раскладу сил.
Жест отречения есть чистой воды волшебство; художник оставляет свои снадобья, отпускает на волю духов и отдает себя КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО на милость людей. Просперо, которому — если он того захочет — подвластны ветры, молится вместе с прочими о том, чтобы благополучно добраться до дома.
На остров удалился именно художник; домой возвратился именно Шекспир. Последний хлесткий стих, по сути дела, есть ясная формулировка темы Гамлет-принц: только проблема здесь уже решена, и решена в традиции дао. “И сила моя пребудет со мною”. То есть сила человеческая, ненадежная, подверженная власти стихий и земного притяжения.
<...> Так что эпилог есть маленький подарок миру, которому он наконец-то позволил действительно задеть себя за живое; в “Гамлете” и в “Лире” он бился против смерти, как бьется невротик против холодных колес собственной силы и воли. В “Буре” он обнаружил наконец, что сама по себе рана желанна и что, сдав позиции, только и можно продолжать жить.
В этом всем, мне кажется, есть что-то и для нас, вот этот самый момент — своего рода урок, который дает нам понять, что мир имеет самостоятельную, отдельную от нас ценность и что иного позитивного ответа на боль, кроме как страдать и восхищаться, нет; и еще, конечно, улыбнуться; вся “Буря” — как одна долгая и тихая улыбка.
это мне вместо снов, так надо понимать