собираясь с силами и словами

Если и так целый день сидеть с текстом, особенно с переводом, писать потом что-то еще совершенно невозможно, весь запас буковок исчерпывается в организме.
Три дня ничего не записывал, и ощущение, что ничего и не было, хотя это, конечно, неправда.

В субботу ходили на графику Гойи. Четыре зала листов, один другого страшнее. Даже не знаешь, что бьет у него сильнее - то, как он распределяет пятна света, делая из пространства рваное кружево, то, как он обращается с анатомией - это, похоже, вообще испанское, все они с телами и лицами делают решительно что хотят, а распределение пятен света по поверхности листа превращает все в театр теней, только почему-то из плоти и крови, вот открыт балаганчик, и гремит эта адская музыка, и стекает клюквенный сок.
А ведь у него еще и композиция. То, как он направляет взгляд, вдоль чего этот взгляд идет, что выхватывает, во что превращается куча тряпья или человеческое лицо, если посмотреть второй раз.
А его "Три танцующих дамы и три танцующих господина" - абсолютная предтеча Матисса, и деться от этого некуда, когда смотришь на маленький черно-белый офорт. И вот так с каждой работой - серые невзрачные фигурки, небрежный штрих, мельтешение на альбомных листах - а за ними красные блестящие тела, невыносимо синее небо и слишком зеленая трава.

Воскресенье - парк, а в парк вкрадывается осень, еще только в виде огромных грибов на всех пнях, но уже вкрадывается. Жара отступила, сойки растаскивают по тайникам орехи, тайники время от времени лопаются от изобилия, рассыпаются орехово-желудевым дождем, и сойки начинают все с начала. Яблоки лежат в траве, желуди прицельно выстреливают из шляпок в макушки прохожих.
Осень селится в ночной прохладе, в вечерней росе, в запахах, в первых перепрелых листьях, упали они после жары, а пахнут все равно осенью. Лето все еще здесь - в жаре в полдень, в розах, в цикадах, но уже зевает и ленится. Хочется остановиться, замереть, подышать. Хочется писать письма долгими вечерами под запах пекущихся яблок.
Хочется записывать подноготное, и его все больше, но оно все более и более невыразимо словами. Начинаешь искать метафоры и пишешь: "хочется остановиться, замереть, подышать, хочется писать письма долгими вечерами под запах пекущихся яблок."

А я вместо этого проработал с чужими текстами весь понедельник.

собираясь с силами и словами

Если и так целый день сидеть с текстом, особенно с переводом, писать потом что-то еще совершенно невозможно, весь запас буковок исчерпывается в организме.
Три дня ничего не записывал, и ощущение, что ничего и не было, хотя это, конечно, неправда.

В субботу ходили на графику Гойи. Четыре зала листов, один другого страшнее. Даже не знаешь, что бьет у него сильнее - то, как он распределяет пятна света, делая из пространства рваное кружево, или то, как он обращается с анатомией - это, похоже, вообще испанское, все они с телами и лицами делают решительно что хотят, а распределение пятен света по поверхности листа превращает все в театр теней, только почему-то из плоти и крови, вот открыт балаганчик, и гремит эта адская музыка, и стекает клюквенный сок.
А ведь у него еще и композиция. То, как он направляет взгляд, вдоль чего этот взгляд идет, что выхватывает, во что превращается куча тряпья или человеческое лицо, если посмотреть второй раз.
А его "Три танцующих дамы и три танцующих господина" - абсолютная предтеча Матисса, и деться от этого некуда, когда смотришь на маленький черно-белый офорт. И вот так с каждой работой - серые невзрачные фигурки, небрежный штрих, мельтешение на альбомных листах - а за ними красные блестящие тела, невыносимо синее небо и слишком зеленая трава.

Воскресенье - парк, а в парк вкрадывается осень, еще только в виде огромных грибов на всех пнях, но уже вкрадывается. Жара отступила, сойки растаскивают по тайникам орехи, тайники время от времени лопаются от изобилия, рассыпаются орехово-желудевым дождем, и сойки начинают все с начала. Яблоки лежат в траве, желуди прицельно выстреливают из шляпок в макушки прохожих.
Осень селится в ночной прохладе, в вечерней росе, в запахах, в первых перепрелых листьях, упали они после жары, а пахнут все равно осенью. Лето все еще здесь - в жаре в полдень, в розах, в цикадах, но уже зевает и ленится. Хочется остановиться, замереть, подышать. Хочется писать письма долгими вечерами под запах пекущихся яблок.
Хочется записывать подноготное, и его все больше, но оно все более и более невыразимо словами. Начинаешь искать метафоры и пишешь: "хочется остановиться, замереть, подышать, хочется писать письма долгими вечерами под запах пекущихся яблок."

А я вместо этого проработал с чужими текстами весь понедельник.

This entry was originally posted at http://a-str.dreamwidth.org/502413.html. Please comment there using OpenID.