(no subject)

Найман все-таки - Гигер от музыки. Вот как я уже никогда не смогу отделить Чужого от лоснящейся черной ловкой твари, так никогда не смогу представить огромные "проезды" Гринуэя, плавные и жуткие, как танец-заклинание, - без этого дерганого, рвущего и ритмизирующего течения Наймана. Лоснящаяся черная ловкая тварь, превращенная в музыку, никогда не за тебя, всегда рядом.

незнакомцы (почти с натуры)

буковки

…двух огромных английских догов, палевого и серого. Вернее, палевую и серую, девочек. Большущих, обаятельных и дружелюбных. Они притягивали к себе все взгляды в парке, отовсюду, на них смотрели, открыв рот и выронив то, что было в руках. Две великолепные псины трусили через парк, время от времени пихая носами друг друга или хозяина.
Хозяин, нелепый субтильный очкарик, со сколиозом, сердечной недостаточностью, ранней лысиной и вечно потными руками бежал трусцой рядом с ними. Четыре раза в неделю по два часа.
Его врач, похожий на большую птицу (что делало бы его похожим на Доктора Чуму венецианских карнавалов, если бы не ширина жилетов и общее добродушие), два года назад вдруг встал из-за стола, навис над давним пациентом большущей глыбой и страшно рявкнул: "Или ты побежишь, или сдохнешь!"
Он так испугался, что сразу поверил. И попытался начать бегать. У него ничего не получилось.
Стоило ему выйти в парк и встать на дорожку, голова начинала кружиться, перед глазами вставали какие-то цветные пятна, он изо всех сил старался смотреть только на носки своих кроссовок, но точно знал: все, абсолютно все в парке пялятся на него и показывают пальцем. Дети, взрослые, старики. На его впалую грудь, узкие плечи, раннюю лысинку и бледные, тощие ноги. Он выходил в парк, пробегал сто метров и, красный как рак, убегал домой. Он никак, никак не мог себя убедить, что до него никому нет никакого дела.
Через полгода таких мучений он взял себе двух щенков, чудесных, ласковых и огромных уже в три месяца.
А еще через год он смело бежал в парк, а рядом с ним трусили два великолепных английских дога. Все смотрели только на них. На него никто не обращал ни малейшего внимания.


Первое, что я подумал, глядя на ее красивое, очень правильной формы лицо: она похожа на усталую учительницу. Но на самом деле сходство с учительницей ей придавали только массивные очки в темной оправе, а усталость обеспечивали глаза, чьи внешние уголки были чуть опущены - это могло бы быть и макияжем, очень искусным. Потому что стоило ей поджать губы, как она тут же стала похожа на очень молодую Маргарет Тэтчер, если бы только та хоть когда-то в своей жизни была бы так красива.
Ее спутница, значительно менее эффектная, зато значительно более ухоженная, производила впечатление фона. Они пили вино, о чем-то болтали. Какая потрясающая мимика, думал я, какие отличные руки.
Но ни следа маникюра. Приглядевшись, я заметил, что уши у нее не проколоты вовсе. Тут она снова поджала губы, и я поежился. В поставленных домиком теплых карих глазах на дне до поры до времени лежало выражение предельной собранности и владения ситуацией.
Поэтому когда ее подруга отлучилась, а она очень спокойно и неторопливо вынула из сумочки глушитель, а потом, опустив в сумочку обе руки, явно что-то на что-то накрутила, я постарался как можно скорее расплатиться и выйти.
На всякий пожарный случай.



Никто бы не сказал, что это - ягуар и черепаха, но это именно они. На чей-нибудь вполне равнодушный взгляд эта парочка престарелых хиппи просто сбежала с кантри-фестиваля. Ковбойские сапоги на огромном каблуке: у него - черные с некогда белыми вставками, оба цвета теперь затерты до темно- и светло-асфальтового, у нее - ярко-лиловые, с тиснением "под крокодила". Джинсы. На нем - шляпа, видавшая столько видов, что уже вполне может считать себя "стетсоном", черный кожаный плащ почти до пят. Вырезанная из дерева маска в качестве галстучного узла. Волосы "соль с перцем", сухая, до черноты загорелая кожа. Сам - длинный и тощий как жердь. Она - вся из шариков. Каблук делает ее рост вполне средним, но вообще-то она очень маленькая, очень кругленькая, очень туго набитая в джинсы и короткую джинсовую курточку.
Ягуар, собирая все лицо в сеть мелких морщинок, наклоняется к ее уху и что-то мурлычет. Она тянет из жесткого ворота рубашки голову на длинной зобастой шее, приподнимается на носочки, выслушивает, кричит: "Нет!" - и с размаху опускается на каблуки, разве что искры из мостовой не высекает. Ягуар смеется, тянется к ее уху снова.
На площади перед Прашной браной стоят псевдо-индейцы. То есть индейцы-то они, наверное, настоящие, мексиканцы. А вот по уборам их можно отнести ко всем племенам прерий разом - и никогда ни к одному. Основной мотив - Птица грома, основной источник перьев - фазан и гусь. Это очень ярко и зрелищно, а им того и надо, они играют на своих длиннющих многоствольных флейтах, барабанчиках и маракасах, им охотно кидают деньги и раскупают диски.
А то, что под их песни от чахлых теней весенних акаций отделились еще две тени, уплотнились, обросли джинсой и кожей, сели в трамвай и поехали гулять по апрельской Праге - это просто невероятное стечение обстоятельств. И старые заклинания, положенные на новый ритм, подходящий для площади и шляпы с монетами, вовсе не при чем.