подумалось
Aug. 12th, 2014 02:40 amСовершенно очевидно, что в литературе быть злым может себе позволить только очень сильный автор.
Когда не добр автор слабый, когда он пытается писать о том, как может быть паршив этот мир, человек, вообще все проявления жизни - почему-то выходит так, что его хочется взять на ручки и утешать, как ребенка, только вместо "не плачь" приговаривать "не пиши, все будет хорошо, только не пиши больше".
Любой автор пишет о себе и своих горестях, отличие слабого текста от сильного в том, что сильный текст позволяет прожить эти горести вместе с героем и стать сильнее, от слабого текста и его горестей - даже не то чтобы слабеешь сам, а становится немного вчуже неловко, что ли. Самые разные случаи попадаются: от открытой жалобы до совсем скверных приемов:
вторая моя попытка прочесть "Почерк Леонардо" Рубиной скололась на двустраничном описании какой-то неприятной, крайне вульгарной особы. Для сюжета эти две страницы были совершенно не нужны, они, по сути, не нужны были вообще ни для чего, разве что для контраста, ставим нежного и трепетного героя на эдакий фон и он становится еще нежнее и трепетнее. Мне как читателю сделалось горько, и я не стал дочитывать.
Так что "приемчик" тоже может ослабить текст, запросто.
Но вот что самое интересное: до сих пор я полагал, что чем сильнее человек, тем меньше он может позволить себе быть злым. Но если воспринимать себя, окружающее пространство, событийный ряд - как текст, то сильный будет в нем не только героем, но и автором.
Может быть, дело в том, что на определенном этапе силы злость превращается в кристаллическую ясность, отчетливость и резкость, от которой совершенно некуда деться, и которая направлена прежде всего на самого себя. В любом сильном тексте автор более чем беспощаден к себе.
А героев, конечно, всех пишешь с нежностью, даже ужасных злодеев, потому что на самом деле даже самый ужасный злодей пытается нравиться, хотя бы самому себе, а пытается, и от этого становится и более живым, и более сложным.
Ужас (пресветлый мрак) жизни еще и в том, что настоящая природа, все эти звери, прекрасные, сильные, чудесные звери так прекрасны и сильны именно потому, что заняты только выживанием. Это красота почти отчаянья, красота "я-не-могу-расслабиться-ни-на-секунду", смерть от старости в природе практически не предусмотрена. Эта красота зла, эта книга написана очень сильным автором.
Когда не добр автор слабый, когда он пытается писать о том, как может быть паршив этот мир, человек, вообще все проявления жизни - почему-то выходит так, что его хочется взять на ручки и утешать, как ребенка, только вместо "не плачь" приговаривать "не пиши, все будет хорошо, только не пиши больше".
Любой автор пишет о себе и своих горестях, отличие слабого текста от сильного в том, что сильный текст позволяет прожить эти горести вместе с героем и стать сильнее, от слабого текста и его горестей - даже не то чтобы слабеешь сам, а становится немного вчуже неловко, что ли. Самые разные случаи попадаются: от открытой жалобы до совсем скверных приемов:
вторая моя попытка прочесть "Почерк Леонардо" Рубиной скололась на двустраничном описании какой-то неприятной, крайне вульгарной особы. Для сюжета эти две страницы были совершенно не нужны, они, по сути, не нужны были вообще ни для чего, разве что для контраста, ставим нежного и трепетного героя на эдакий фон и он становится еще нежнее и трепетнее. Мне как читателю сделалось горько, и я не стал дочитывать.
Так что "приемчик" тоже может ослабить текст, запросто.
Но вот что самое интересное: до сих пор я полагал, что чем сильнее человек, тем меньше он может позволить себе быть злым. Но если воспринимать себя, окружающее пространство, событийный ряд - как текст, то сильный будет в нем не только героем, но и автором.
Может быть, дело в том, что на определенном этапе силы злость превращается в кристаллическую ясность, отчетливость и резкость, от которой совершенно некуда деться, и которая направлена прежде всего на самого себя. В любом сильном тексте автор более чем беспощаден к себе.
А героев, конечно, всех пишешь с нежностью, даже ужасных злодеев, потому что на самом деле даже самый ужасный злодей пытается нравиться, хотя бы самому себе, а пытается, и от этого становится и более живым, и более сложным.
Ужас (пресветлый мрак) жизни еще и в том, что настоящая природа, все эти звери, прекрасные, сильные, чудесные звери так прекрасны и сильны именно потому, что заняты только выживанием. Это красота почти отчаянья, красота "я-не-могу-расслабиться-ни-на-секунду", смерть от старости в природе практически не предусмотрена. Эта красота зла, эта книга написана очень сильным автором.