для памяти
Sep. 28th, 2012 12:34 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
a_strМеня сегодня спросили: а что вы чувствуете, когда режете своих драконов?
Я подумал и сказал: глубокое внутреннее удовлетворение.
По всем показателям - это отдых. Это можно делать под болтовню, под фильмы, под аудиокниги, под любое состояние раздражения и усталости - и оно снимается, слой за слоем, точно так же, как слой за слоем снимается стружка и в руках проступает рисунок дерева, чистый и прекрасный, как все настоящее.
Немного иначе - труднее - с живописью. В каждой работе, абсолютно в каждой у меня есть момент "ничего не получилось". В зависимости от раскачанности и контекста это состояние может длиться от нескольких часов до пары недель. Часто бывает достаточно поспать ночь и взглянуть на работу наутро, чтобы понять, в какую сторону будет "получилось" и как ее туда вести.
Но рисунок в общем и целом точно требовательнее, тяжелее, более неизменяем, что ли, чем дерево.
Дерево можно повести так и эдак и вовсе иначе, чем начал, и все равно будет хорошо.
Рисунок можно переделать, из первого варианта сделать эскиз, чуть-чуть поменять - но под конец, когда лепишь его уже по живому, нужно очень хорошо знать, чего хочешь добиться. В последней трети рисунок неизменен, он несется вперед, как обломок камня в лоб Голиафу, и делать его приходится по принципу "музыки одного полупопия", как выразился один очень хороший дирижер, объясняя, что настоящий, прекрасный исполнитель во время игры сидит за фортепьяно практически на кончике себя, неровно, криво, почти балансируя всем телом. Ну, вот примерно так.
Но отклонения возможны и даже приветствуются. Тут могло бы быть потемнее, но и посветлее хорошо. Вот тут можно добавить тона, а можно и не добавлять, эффект разный, но в обоих случаях радует. Есть некоторая амплитуда и свобода действий.
И текст. Когда я пишу текст, непременно есть стадия, когда я ненавижу весь мир. И себя в нем прежде всего. И все слова на свете. И вообще саму потребность формулировать, которая доводит меня до такого, мягко говоря, плачевного состояния.
Потому что текст изменить нельзя. Он может появиться только в одной, единственной, где-то существующей форме, и если я не найду ее - все, текста нет, все фтопку, и меня первого. Вариантов нет. Черновики - в пользу бедных.
Если продолжать работать, игнорируя эти пустоши, просто идти через них и все, в большинстве случаев выходишь из этого состояния отчаянья "я записал сегодня целых три слова, но все еще не знаю, в каком порядке они должны стоять". Но это очень пустые пустоши. Wasted land, fear in the hand of dust.
Я сформулировал это все сегодня довольно случайным образом. Но как-то оно легло на недавний разговор о страхах писательских.
Я подумал и сказал: глубокое внутреннее удовлетворение.
По всем показателям - это отдых. Это можно делать под болтовню, под фильмы, под аудиокниги, под любое состояние раздражения и усталости - и оно снимается, слой за слоем, точно так же, как слой за слоем снимается стружка и в руках проступает рисунок дерева, чистый и прекрасный, как все настоящее.
Немного иначе - труднее - с живописью. В каждой работе, абсолютно в каждой у меня есть момент "ничего не получилось". В зависимости от раскачанности и контекста это состояние может длиться от нескольких часов до пары недель. Часто бывает достаточно поспать ночь и взглянуть на работу наутро, чтобы понять, в какую сторону будет "получилось" и как ее туда вести.
Но рисунок в общем и целом точно требовательнее, тяжелее, более неизменяем, что ли, чем дерево.
Дерево можно повести так и эдак и вовсе иначе, чем начал, и все равно будет хорошо.
Рисунок можно переделать, из первого варианта сделать эскиз, чуть-чуть поменять - но под конец, когда лепишь его уже по живому, нужно очень хорошо знать, чего хочешь добиться. В последней трети рисунок неизменен, он несется вперед, как обломок камня в лоб Голиафу, и делать его приходится по принципу "музыки одного полупопия", как выразился один очень хороший дирижер, объясняя, что настоящий, прекрасный исполнитель во время игры сидит за фортепьяно практически на кончике себя, неровно, криво, почти балансируя всем телом. Ну, вот примерно так.
Но отклонения возможны и даже приветствуются. Тут могло бы быть потемнее, но и посветлее хорошо. Вот тут можно добавить тона, а можно и не добавлять, эффект разный, но в обоих случаях радует. Есть некоторая амплитуда и свобода действий.
И текст. Когда я пишу текст, непременно есть стадия, когда я ненавижу весь мир. И себя в нем прежде всего. И все слова на свете. И вообще саму потребность формулировать, которая доводит меня до такого, мягко говоря, плачевного состояния.
Потому что текст изменить нельзя. Он может появиться только в одной, единственной, где-то существующей форме, и если я не найду ее - все, текста нет, все фтопку, и меня первого. Вариантов нет. Черновики - в пользу бедных.
Если продолжать работать, игнорируя эти пустоши, просто идти через них и все, в большинстве случаев выходишь из этого состояния отчаянья "я записал сегодня целых три слова, но все еще не знаю, в каком порядке они должны стоять". Но это очень пустые пустоши. Wasted land, fear in the hand of dust.
Я сформулировал это все сегодня довольно случайным образом. Но как-то оно легло на недавний разговор о страхах писательских.