сон про сон про сон во сне

весь вчерашний день проскакивал из пространства в пространство, засыпал четырежды, трижды просыпался. каждый раз не там. заснул в маршрутке - проснулся дома в ванне, вылез из ванны, полез спать под одеяло, проснулся вообще где не скажу, нету этого места, хотя ширма двенадцатистворчатая черная - понравилась очень, прекрасная ширма. там за ширмой повалился на какой-то диванчик клетчатый, снова заснул. пришла Тигра, разбудила, но это не в счет, потому что где-то сбоку все равно была эта ширма, а по радио сказали: "говорит радио Атлантиды". от неожиданности выпустил стакан из рук - и снова проснулся.
вопрос "куда" - отпадает. потому что звонит мне Тигра и говорит: мы где все вообще? девять утра, темно, плюс 12 по Цельсию. либо плюс 12 и девять утра, но тогда почему темно? либо темно, плюс 12. но тогда почему девять утра?
а если все-таки девять утра и темно, то тогда почему плюс 12?
травка на газонах полезла вверх и плачет - где свет?
ты, травка, не на тот свет вылезла. или я не на том свете проснулся. или на том. кончится полнолуние - разберемся.

сон про сон про сон во сне

весь вчерашний день проскакивал из пространства в пространство, засыпал четырежды, трижды просыпался. каждый раз не там. заснул в маршрутке - проснулся дома в ванне, вылез из ванны, полез спать под одеяло, проснулся вообще где не скажу, нету этого места, хотя ширма двенадцатистворчатая черная - понравилась очень, прекрасная ширма. там за ширмой повалился на какой-то диванчик клетчатый, снова заснул. пришла Тигра, разбудила, но это не в счет, потому что где-то сбоку все равно была эта ширма, а по радио сказали: "говорит радио Атлантиды". от неожиданности выпустил стакан из рук - и снова проснулся.
вопрос "куда" - отпадает. потому что звонит мне Тигра и говорит: мы где все вообще? девять утра, темно, плюс 12 по Цельсию. либо плюс 12 и девять утра, но тогда почему темно? либо темно, плюс 12. но тогда почему девять утра?
а если все-таки девять утра и темно, то тогда почему плюс 12?
травка на газонах полезла вверх и плачет - где свет?
ты, травка, не на тот свет вылезла. или я не на том свете проснулся. или на том. кончится полнолуние - разберемся.

сказочка на полнолуние

Среди бессмертных этого мира жила себе поживала женщина по имени Юдоль. Кто ее так назвал, когда, на каких крестинах - этого она не помнила и помнить не могла, даже бессмертные не помнят себя целиком. Но только имя это - определяло и вечную жизнь ее, и вечную долю, вечнуюдолю. Долина может быть солнечной, зеленой, узкой, горной, идет себе путник по долине, насвистывает, костры жжет, кроликов ловит, а войдет в эту долину женщина с-именем-ниоткуда, и сразу поймет путник, что идет по юдоли скорбей, потому что никакой другой юдоль быть не может. И больше уже не насвистывает, костров не жжет и кроликов не свежует, не до того ему. Или вот плывет рыбак по реке, река может быть синей, полноводной, медленной, бурной, плывет по ней рыбак, лодкой своей не нарадуется, серебристой рыбой не налюбуется. А подойдет к реке бессмертная женщина - и понимает рыбак, что плывет по юдоли скорбей в утлой лодчонке, и рыба не впрок, и жить, в сущности, незачем.
Даже к детской колыбели Юдоль подойти не могла, хотя против новорожденного, казалось бы, какой морок устоит. Смолкал ребенок, тихо лежал, таращил выпуклые птичьи глаза, зажимал в кулачках большие пальцы. И заходился криком только когда Юдоль вздыхала и уходила - и кричал, конечно, от облегчения, от прошедшего испуга.
Тошно все это было Юдоли, волочился подол ее белого платья по травам, оставлял росяной след, как после инея. И если она не вздыхала, то пела, но песни тоже были тихие и печальные, как вздохи. Почему же это так, спрашивала она, как что превратится рядом с нею в юдоль, так непременно - скорбей. Почему не радостей, почему не веселья, да хоть разврата - все разнообразие. Отвечали ей младшие боги - не бывает юдоли разврата, бывает вертеп. Обитель еще. А юдоль - только скорбей, и точка. И ты, пожалуйста, уходи теперь отсюда, мы хоть и боги, а не по себе нам как-то.
Тогда пошла Юдоль по тропинке все выше и выше, к самым вершинам гор, на которых старшие боги живут. Сделайте, говорит, со мной что-нибудь, не могу так больше.
Мы, конечно, можем с тобой что-нибудь сделать, но вовсе твою природу изменить даже мы не сможем, отвечают ей старшие боги. Каждому бессмертному не на просто так его имя дано.
Ну хоть чтобы передышка мне была, чтобы не шарахались от меня люди, не умолкали дети, не закрывали лица женщины, не опускали руки мужчины.
Хорошо, сказали старшие боги. Передышку мы тебе можем дать.
И превратили ее в Луну. Двадцать пять дней всяк, кто ни взглянет ясной ночью на небо - порадуется, вон какая Луна, звонкая да рогатенькая, ночное солнышко. Но три дня полнолуния кто на Луну ни глянет - все спешат глаза отвести. Потому что вспоминают, что живем мы в юдоли скорбей, и белая полная Луна - ее холодное солнце, навсегда, навечно, и нет избавления, нет исхода.
Разве что шторы задернуть да переждать.

сказочка на полнолуние

Среди бессмертных этого мира жила себе поживала женщина по имени Юдоль. Кто ее так назвал, когда, на каких крестинах - этого она не помнила и помнить не могла, даже бессмертные не помнят себя целиком. Но только имя это - определяло и вечную жизнь ее, и вечную долю, вечнуюдолю. Долина может быть солнечной, зеленой, узкой, горной, идет себе путник по долине, насвистывает, костры жжет, кроликов ловит, а войдет в эту долину женщина с-именем-ниоткуда, и сразу поймет путник, что идет по юдоли скорбей, потому что никакой другой юдоль быть не может. И больше уже не насвистывает, костров не жжет и кроликов не свежует, не до того ему. Или вот плывет рыбак по реке, река может быть синей, полноводной, медленной, бурной, плывет по ней рыбак, лодкой своей не нарадуется, серебристой рыбой не налюбуется. А подойдет к реке бессмертная женщина - и понимает рыбак, что плывет по юдоли скорбей в утлой лодчонке, и рыба не впрок, и жить, в сущности, незачем.
Даже к детской колыбели Юдоль подойти не могла, хотя против новорожденного, казалось бы, какой морок устоит. Смолкал ребенок, тихо лежал, таращил выпуклые птичьи глаза, зажимал в кулачках большие пальцы. И заходился криком только когда Юдоль вздыхала и уходила - и кричал, конечно, от облегчения, от прошедшего испуга.
Тошно все это было Юдоли, волочился подол ее белого платья по травам, оставлял росяной след, как после инея. И если она не вздыхала, то пела, но песни тоже были тихие и печальные, как вздохи. Почему же это так, спрашивала она, как что превратится рядом с нею в юдоль, так непременно - скорбей. Почему не радостей, почему не веселья, да хоть разврата - все разнообразие. Отвечали ей младшие боги - не бывает юдоли разврата, бывает вертеп. Обитель еще. А юдоль - только скорбей, и точка. И ты, пожалуйста, уходи теперь отсюда, мы хоть и боги, а не по себе нам как-то.
Тогда пошла Юдоль по тропинке все выше и выше, к самым вершинам гор, на которых старшие боги живут. Сделайте, говорит, со мной что-нибудь, не могу так больше.
Мы, конечно, можем с тобой что-нибудь сделать, но вовсе твою природу изменить даже мы не сможем, отвечают ей старшие боги. Каждому бессмертному не на просто так его имя дано.
Ну хоть чтобы передышка мне была, чтобы не шарахались от меня люди, не умолкали дети, не закрывали лица женщины, не опускали руки мужчины.
Хорошо, сказали старшие боги. Передышку мы тебе можем дать.
И превратили ее в Луну. Двадцать пять дней всяк, кто ни взглянет ясной ночью на небо - порадуется, вон какая Луна, звонкая да рогатенькая, ночное солнышко. Но три дня полнолуния кто на Луну ни глянет - все спешат глаза отвести. Потому что вспоминают, что живем мы в юдоли скорбей, и белая полная Луна - ее холодное солнце, навсегда, навечно, и нет избавления, нет исхода.
Разве что шторы задернуть да переждать.

перечитывая даррела

обычная история в наши дни: были вместе, стали врозь, но как-то резко, что-то не догорело, что-то не докрутилось, не доделалось. расстались в недовольстве друг от друга, в раздражении. и еще полвека назад - затерялись бы, ни тебе писем игновенных, ни телефона, ни ежедневных записей, что за цена любовной записке, если она идет полгода? и даже если напишешь в ней - почему я тебе не нужен такой, как есть, почему ты мне не нужен такой? - через полгода только плечами пожмешь, все изменилось. а тут - замочные скважины, щели, паутина ниточек: телефон, интернет, масса общих знакомых, нет-нет, да и зацепит крючочек, да не простой, назад загнутый, чтобы подцепить и дернуть, чтоб не сорвался не дай Бог с крючка.
и ведь в самом деле - оба выдумали друг друга за строчками букв, оба изменились, но пространство текста одно, общее пространство, и оба не упустят случая сказать: смотри, какие восхитительные желтые листья, - да, кстати, ты мне совсем не нужен такой, на тот случай, если ты забыл. и то, что ты делаешь, меня раздражает, ты все делаешь неправильно, прекрати, и книжку эту брось, это я ее сейчас читаю, отодвинься от меня, я не хочу дышать с тобой одним воздухом. я тут у кого-то наткнулся: "прошлась по всем записям и все свои комменты поуничтожала, вот до чего было тошно!" забавные формы принимает нынче раздел имущества у любящих людей.
и каждый раз: ну как же это могло случиться, как же, как же? а очень просто. изменились, изменилось, что-то утекло сквозь пальцы, что-то и вовсе было выдумано. и не видим друг друга, а продолжаем подглядывать, жадно ищем в дневниках и по знакомым, как обезьянки в шерсти: а вот это он - про меня? где там я? есть еще или вовсе нет?
а изменения идут себе и идут, а крючок сидит себе и сидит, и в один прекрасный день ты внезапно видишь свою Лейлу живьем, а не в буковках: от нее слабо пахнет алкоголем и сезамом, сильнее - удушливым парфюмом, она толста, она испугана, у нее лицо в оспе, а руки - в чем-то липком и сладком, она как все. и ты что-то бормочешь в свое оправдание, а оправдания никакого нет и быть не может.
и где, вот вопрос, изначально была ловушка: там, где ты полагал эту чужую жену самым близким и желанным существом на свете (при живом муже и детях), или здесь, когда перед встречей с тобой она пьет для храбрости и курит одну пахучую тонкую сигарету за другой?
так или иначе, ты исцелен, ты вздыхаешь с облегчением. ты занят другими людьми и другими делами, тебя не держат даже чужие буковки, да пусть делает что хочет, в конце-то концов, этому человеку нет дела до тебя так же, как тебе до него, мало ли что когда было. но все время болезни ты был уверен, что твой партнер - любовник, возлюбленная, женатый муж, чужая жена, город с высокой водой - был поглощен только тобою. так вот, ловушка в том, что это не так. никогда не так, особенно с замужними и городами.

перечитывая даррела

обычная история в наши дни: были вместе, стали врозь, но как-то резко, что-то не догорело, что-то не докрутилось, не доделалось. расстались в недовольстве друг от друга, в раздражении. и еще полвека назад - затерялись бы, ни тебе писем игновенных, ни телефона, ни ежедневных записей, что за цена любовной записке, если она идет полгода? и даже если напишешь в ней - почему я тебе не нужен такой, как есть, почему ты мне не нужен такой? - через полгода только плечами пожмешь, все изменилось. а тут - замочные скважины, щели, паутина ниточек: телефон, интернет, масса общих знакомых, нет-нет, да и зацепит крючочек, да не простой, назад загнутый, чтобы подцепить и дернуть, чтоб не сорвался не дай Бог с крючка.
и ведь в самом деле - оба выдумали друг друга за строчками букв, оба изменились, но пространство текста одно, общее пространство, и оба не упустят случая сказать: смотри, какие восхитительные желтые листья, - да, кстати, ты мне совсем не нужен такой, на тот случай, если ты забыл. и то, что ты делаешь, меня раздражает, ты все делаешь неправильно, прекрати, и книжку эту брось, это я ее сейчас читаю, отодвинься от меня, я не хочу дышать с тобой одним воздухом. я тут у кого-то наткнулся: "прошлась по всем записям и все свои комменты поуничтожала, вот до чего было тошно!" забавные формы принимает нынче раздел имущества у любящих людей.
и каждый раз: ну как же это могло случиться, как же, как же? а очень просто. изменились, изменилось, что-то утекло сквозь пальцы, что-то и вовсе было выдумано. и не видим друг друга, а продолжаем подглядывать, жадно ищем в дневниках и по знакомым, как обезьянки в шерсти: а вот это он - про меня? где там я? есть еще или вовсе нет?
а изменения идут себе и идут, а крючок сидит себе и сидит, и в один прекрасный день ты внезапно видишь свою Лейлу живьем, а не в буковках: от нее слабо пахнет алкоголем и сезамом, сильнее - удушливым парфюмом, она толста, она испугана, у нее лицо в оспе, а руки - в чем-то липком и сладком, она как все. и ты что-то бормочешь в свое оправдание, а оправдания никакого нет и быть не может.
и где, вот вопрос, изначально была ловушка: там, где ты полагал эту чужую жену самым близким и желанным существом на свете (при живом муже и детях), или здесь, когда перед встречей с тобой она пьет для храбрости и курит одну пахучую тонкую сигарету за другой?
так или иначе, ты исцелен, ты вздыхаешь с облегчением. ты занят другими людьми и другими делами, тебя не держат даже чужие буковки, да пусть делает что хочет, в конце-то концов, этому человеку нет дела до тебя так же, как тебе до него, мало ли что когда было. но все время болезни ты был уверен, что твой партнер - любовник, возлюбленная, женатый муж, чужая жена, город с высокой водой - был поглощен только тобою. так вот, ловушка в том, что это не так. никогда не так, особенно с замужними и городами.

себе, колода

ох, как в тему-то...

себе, колода

ох, как в тему-то...