отчасти вопрос

это удивительно, но, кажется, так и есть:
загубленный ребенок есть загубленный талант.
при этом талант несомненный, часто яркий, почти фонтанирующий своей неиссякаемой язвой.
ее ничем не унять, она болит хуже зуба с пульпитом, она заставляет двигаться и говорить - когда напрямую, когда обиняками - о том, как это больно, жить с такой язвой: загубленный ребенок.
способы могут быть самые разные, от эгоизма и истеричности родителей до их ранней смерти (и я не дам голову на отсечение за то, что одно переживается легче другого). так или иначе, жизнь идет ребеночья - с криками по ночам, со страшными снами, с неуверенностью ни в себе, ни в окружающем мире, причем неуверенностью внутренней, а не внешней (я видел людей со стержнем внутри толщиной в руку, и они смеялись и говорили, что ни в чем не уверены ни относительно себя, ни относительно окружающей реальности).
поиск семьи, поиск роли (часто - навыворот тому, что уже есть, назло-поперек).
все это дает котел немыслимой силы.
и в то же время - ограничивает. там, где нужно говорить - кричишь и хнычешь. там, где нужно погасить свет и сказать "спокойной ночи" - требуешь ночник и чтобы сидели рядом, пока не уснешь. все, что выходит из-под рук - имеет печать тайной язвы, ущербно, самоповторно.
и явный талант, такой искрящийся, такой бьющий без промаха по основному челвоеческому инстинкту - слабые детки - внезапно начинает захлебываться сам в себе, кружить, как старый мул у мельничного колеса - и в конце концов гибнет, если только носителю не случится, как Обри, умереть раньше, чем потребуется выйти на новый круг. хотя у него в качестве загубы была болезнь, этот зверь из других краев.
и каким-то образом надро прекращать быть загубленным ребенком, если хочешь идти куда-то, а не топтаться и ныть.
очень слабые легкие потому что у этих оранжерейных цветов - множество ограничений необходимо для их существования, множество условий, множество тех, кто возьмется эти условия обеспечивать.
а чтобы добежать до моря, нужно быть выносливой черепашкой.

апдейт: мне подсказали: в состоянии жалости к себе немедленно теряешь глубину восприятия.
поэтому в то, что делаешь надо вкладывать максимальную силу, потому что мелко оно, однодневно. но и сила эта - комариный писк на максимальной громкости. нет глубины, даже если в десятую степень возвести, плоское.

отчасти вопрос

это удивительно, но, кажется, так и есть:
загубленный ребенок есть загубленный талант.
при этом талант несомненный, часто яркий, почти фонтанирующий своей неиссякаемой язвой.
ее ничем не унять, она болит хуже зуба с пульпитом, она заставляет двигаться и говорить - когда напрямую, когда обиняками - о том, как это больно, жить с такой язвой: загубленный ребенок.
способы могут быть самые разные, от эгоизма и истеричности родителей до их ранней смерти (и я не дам голову на отсечение за то, что одно переживается легче другого). так или иначе, жизнь идет ребеночья - с криками по ночам, со страшными снами, с неуверенностью ни в себе, ни в окружающем мире, причем неуверенностью внутренней, а не внешней (я видел людей со стержнем внутри толщиной в руку, и они смеялись и говорили, что ни в чем не уверены ни относительно себя, ни относительно окружающей реальности).
поиск семьи, поиск роли (часто - навыворот тому, что уже есть, назло-поперек).
все это дает котел немыслимой силы.
и в то же время - ограничивает. там, где нужно говорить - кричишь и хнычешь. там, где нужно погасить свет и сказать "спокойной ночи" - требуешь ночник и чтобы сидели рядом, пока не уснешь. все, что выходит из-под рук - имеет печать тайной язвы, ущербно, самоповторно.
и явный талант, такой искрящийся, такой бьющий без промаха по основному челвоеческому инстинкту - слабые детки - внезапно начинает захлебываться сам в себе, кружить, как старый мул у мельничного колеса - и в конце концов гибнет, если только носителю не случится, как Обри, умереть раньше, чем потребуется выйти на новый круг. хотя у него в качестве загубы была болезнь, этот зверь из других краев.
и каким-то образом надро прекращать быть загубленным ребенком, если хочешь идти куда-то, а не топтаться и ныть.
очень слабые легкие потому что у этих оранжерейных цветов - множество ограничений необходимо для их существования, множество условий, множество тех, кто возьмется эти условия обеспечивать.
а чтобы добежать до моря, нужно быть выносливой черепашкой.

апдейт: мне подсказали: в состоянии жалости к себе немедленно теряешь глубину восприятия.
поэтому в то, что делаешь надо вкладывать максимальную силу, потому что мелко оно, однодневно. но и сила эта - комариный писк на максимальной громкости. нет глубины, даже если в десятую степень возвести, плоское.