эти несколько дней

Уже и поездили мы по Европе, уже и повидали кое-чего, но Трир так и остался - одним из самых прекрасных городов мира, в нем по-прежнему пахнет морем, стоит ему только намокнуть. Картошка у креста на площади пожирается все с тем же визгом и хохотом, а внезапный фургончик со свежеиспеченными вафлями вообще видится при крыльях и нимбе, потому что нет ничего вкуснее в теплый осенний день, чем горячая вафля с вишней и сливками. Я уж думал, раньше Рождества не получу ничего похожего, такие вафли пекут только в Трире, им уступает даже маленькая семейная пекарня в Брюгге, а уж казалось бы.

***
Ужасно смешно чувствовать себя "дома" в самых разных городах - до Трира поехали из Праги автобусом, билеты брали до Кельна (заодно в собор зайдем), но не сообразили, что наша Желтая Гончая идет через Франкфурт. Проснувшись во Франкфурте в шесть утра, мы переглянулись и хором сказали: а чего это мы в Кельн-то поедем? До него еще четыре часа! Да мы за эти четыре часа будем уже в Трире! Вокзал-то вот он, мы его наизусть знаем, накатались за этот год. Бедная проводница, наверное, решила, что мы не проснулись. "Это не Кельн! Вам до Кельна, вам не сюда!" - "Мы знаем! - завопили мы радостно, - нам отсюда ближе!" Подхватили рюкзаки на колесиках и были таковы.
Зато обратно ехали через Кельн, и вот это было приключение. Потому что международные наши автобусы на нормальный вокзал в Кельне не ходят. Они приезжают на какую-то бомжеватую стоянку под мостом к зоопарку, и всех признаков остановки там только один, и то очень подозрительный - желтый жирный контур огромного автобуса, обведенный по брусчатке. И надпись внутри контура - B U S. Видимо, когда-то на этой стоянке убили международный автобус, и теперь все остальные заезжают туда почтить его память.

***
Услышал свой текст в программе "Поэтический минимум", едва узнал - Дмитрий его так читает, будто он написан кем-то совсем другим, и я хотел бы быть этим другим, очень хотел бы, но не судьба. Удивительное ощущение, удивление и благодарность.

***
Сюда тоже, я хочу это сказать: человек и дело, которым он занят.
Пока оба малы, оба не знают себе цены (то есть их знание о цене не совпадает ни с чьм другим, в большую или меньшую сторону - неважно), пожимают плечами, смущенно улыбаются, предлагая себя другим, говорят - вот, новая фиговина, ничего особенного, не судите строго. И это - любительство во всех его формах.
Потом человек и его дело подрастают (если подрастают) - и уже очень хорошо знают себе цену, и это знание совпадает со знанием тех, кто тоже работает в этой сфере, а сама сфера - очень конкретна, специализирована. И это - профессионализм. Час моего времени стоит столько-то, говорит профессионал, много больше я не хочу, но и меньше не возьму.
Но существует еще третья стадия. Не важно, чем будет заниматься человек в третьей стадии дела, чем бы он ни занялся, это будет магия, превращение живого в еще более живое, того, что есть - в то, что есть на самом деле, ну, что я объясняю, и так все понятно. Чем бы ни занимался такой человек, это будет - служение, и направлено оно будет всегда на одно и то же: на уменьшение количества острой боли. Особенно хорошо это видно в местах отчаянья и спасения - в больницах, храмах и природных заповедниках. И еще - изредка - в библиотеках. И тот, кто отдает служение, отлично знает, что в мире не существует столько денег, чтобы оплатить час его работы, но служение, настоящее, не придуманное, не имеет отношения к людям и деньгам, поэтому денег у того, кто служит, всегда ровно столько, сколько ему действительно необходимо - чтобы о них не очень думать, это отвлекает от работы.

***
Ну и совсем забавное, без видимой связи с предыдущим: доехали до дома, я сегодня же пошел с музыкой по городу, неделю не ходил. Купил бумаги в "Золотой лодке", пошел пешком домой, завернул в табачную лавочку. В общем, "экселлент", даже клубничный, можно мне теперь не возить. Все. Дома есть.

эти несколько дней

Уже и поездили мы по Европе, уже и повидали кое-чего, но Трир так и остался - одним из самых прекрасных городов мира, в нем по-прежнему пахнет морем, стоит ему только намокнуть. Картошка у креста на площади пожирается все с тем же визгом и хохотом, а внезапный фургончик со свежеиспеченными вафлями вообще видится при крыльях и нимбе, потому что нет ничего вкуснее в теплый осенний день, чем горячая вафля с вишней и сливками. Я уж думал, раньше Рождества не получу ничего похожего, такие вафли пекут только в Трире, им уступает даже маленькая семейная пекарня в Брюгге, а уж казалось бы.

***
Ужасно смешно чувствовать себя "дома" в самых разных городах - до Трира поехали из Праги автобусом, билеты брали до Кельна (заодно в собор зайдем), но не сообразили, что наша Желтая Гончая идет через Франкфурт. Проснувшись во Франкфурте в шесть утра, мы переглянулись и хором сказали: а чего это мы в Кельн-то поедем? До него еще четыре часа! Да мы за эти четыре часа будем уже в Трире! Вокзал-то вот он, мы его наизусть знаем, накатались за этот год. Бедная проводница, наверное, решила, что мы не проснулись. "Это не Кельн! Вам до Кельна, вам не сюда!" - "Мы знаем! - завопили мы радостно, - нам отсюда ближе!" Подхватили рюкзаки на колесиках и были таковы.
Зато обратно ехали через Кельн, и вот это было приключение. Потому что международные наши автобусы на нормальный вокзал в Кельне не ходят. Они приезжают на какую-то бомжеватую стоянку под мостом к зоопарку, и всех признаков остановки там только один, и то очень подозрительный - желтый жирный контур огромного автобуса, обведенный по брусчатке. И надпись внутри контура - B U S. Видимо, когда-то на этой стоянке убили международный автобус, и теперь все остальные заезжают туда почтить его память.

***
Услышал свой текст в программе "Поэтический минимум", едва узнал - Дмитрий его так читает, будто он написан кем-то совсем другим, и я хотел бы быть этим другим, очень хотел бы, но не судьба. Удивительное ощущение, удивление и благодарность.

***
Сюда тоже, я хочу это сказать: человек и дело, которым он занят.
Пока оба малы, оба не знают себе цены (то есть их знание о цене не совпадает ни с чьм другим, в большую или меньшую сторону - неважно), пожимают плечами, смущенно улыбаются, предлагая себя другим, говорят - вот, новая фиговина, ничего особенного, не судите строго. И это - любительство во всех его формах.
Потом человек и его дело подрастают (если подрастают) - и уже очень хорошо знают себе цену, и это знание совпадает со знанием тех, кто тоже работает в этой сфере, а сама сфера - очень конкретна, специализирована. И это - профессионализм. Час моего времени стоит столько-то, говорит профессионал, много больше я не хочу, но и меньше не возьму.
Но существует еще третья стадия. Не важно, чем будет заниматься человек в третьей стадии дела, чем бы он ни занялся, это будет магия, превращение живого в еще более живое, того, что есть - в то, что есть на самом деле, ну, что я объясняю, и так все понятно. Чем бы ни занимался такой человек, это будет - служение, и направлено оно будет всегда на одно и то же: на уменьшение количества острой боли. Особенно хорошо это видно в местах отчаянья и спасения - в больницах, храмах и природных заповедниках. И еще - изредка - в библиотеках. И тот, кто отдает служение, отлично знает, что в мире не существует столько денег, чтобы оплатить час его работы, но служение, настоящее, не придуманное, не имеет отношения к людям и деньгам, поэтому денег у того, кто служит, всегда ровно столько, сколько ему действительно необходимо - чтобы о них не очень думать, это отвлекает от работы.

***
Ну и совсем забавное, без видимой связи с предыдущим: доехали до дома, я сегодня же пошел с музыкой по городу, неделю не ходил. Купил бумаги в "Золотой лодке", пошел пешком домой, завернул в табачную лавочку. В общем, "экселлент", даже клубничный, можно мне теперь не возить. Все. Дома есть.