история третья

Отчасти связанная со второй.
Когда я впервые собирался в Венецию, я сел почитать о транспорте и прочих вещах, и между всеми заметками нашел что-то вроде "чего вы не понимаете вполне, пока не попадете в Венецию живьем". То ли первым, то ли вторым пунктом там было: она стоит в море. В ее каналах - морская вода, это не острова дельты, как на Неве, это острова в море.
И да, все так, понять вполне это возможно только попав туда. 
С каждым приливом море делает долгий, глубокий вдох.  Оно расширяется, оно расправляется, оно приподнимается на две-три ступени выше, оно проглатывает мраморные барельефы у оснований мостов на набережной. А потом медленно выдыхает - и отходит, отступает на полшага, на две ступени вниз, и мраморные львы и наяды снова высовываются наружу и плещутся на мелководье. 

Я приехал вечером, в феврале, через неделю, что ли, после великого карнавала. Было совершенно темно, огни были нанизаны на нивидимые нити, как бусы, отражались многократно. Мой отель находился на Лидо, к нему нужно было плыть от города через залив. Я, еще ничего не соображая, кроме того, что я на море, что вокруг творится нечто невероятное, но отчасти узнаваемое по бесконечнм фото, что я чудовищно хочу спать, потому что летел с пересадкой, - словом, совершенно сбитым с толку я проплыл Гранд канал, и вода плескала вокруг, как бесчисленные крылья по воде, вапоретто качался у меня под ногами, и это было очень кстати, потому что земля уходила бы из-под ног точно также, и это было бы немного чересчур, а речному трамвайчику так и положено. А потом, от острова святой Елены, мы повернули в залив. 
Фарватеры для вапоретто были обозначены огнями. Об этом сюрпризе не писал ни один путеводитель. В полной, немного белесой у моря тьме через залив тянулись цепочки фонарей. Каждый фонарный столб стоял на треноге из свай, вбитых в дно залива. У кромки воды, где отражение фонаря плясало сотнями бликов, было видно, как мало оставилось от этих свай со стороны моря, они были как будто обгрызены, источены, облеплены ракушками и водорослями. Как будто море ночь за ночью пыталось добраться до фонаря, как огромная ночная бабочка, но не могло выйти само из себя, и подгрызало сваи, чтобы рано или поздно уронить свет в открытую пасть.
И все-таки фонари горели, ровным оранжевым светом, двоились над водой, выгибались цепочками вдоль залива, их было великое множество. Весь залив был усеян направляющими огнями, вдоль одной из цепочек медленно шел паром с материка, похожий на разведенный мост, который поссорился сам с собой - поднятые крылья торчат в разные стороны, отвернувшись друг от друга.
Это было больше, чем я ожидал от первого же вечера. Все то, что было потом - оказалось еще больше, Венеция - такой город, чья изнанка соприкасается с изнанкой моря, и потому - бесконечна и мало похожа на изнанку города. С обратной стороны этот город - море, и там его гораздо больше, еще больше, чем на лицевой.
Я был в Венеции еще несколько раз (и буду еще столько, сколько смогу), и каждый раз с тех пор выбирал себе отель на Лидо, чтобы каждый вечер плыть сквозь цепочки огней, а утром выходить на залив и каждый раз видеть его заново, то молочно-белым, то почти синим, то с горами над городом, то в тягучей дымке. И каждый раз заново приближаться к городу с моря, с правильной стороны, вместе с приливом.
  

история третья

Отчасти связанная со второй.
Когда я впервые собирался в Венецию, я сел почитать о транспорте и прочих вещах, и между всеми заметками нашел что-то вроде "чего вы не понимаете вполне, пока не попадете в Венецию живьем". То ли первым, то ли вторым пунктом там было: она стоит в море. В ее каналах - морская вода, это не острова дельты, как на Неве, это острова в море.
И да, все так, понять вполне это возможно только попав туда. 
С каждым приливом море делает долгий, глубокий вдох.  Оно расширяется, оно расправляется, оно приподнимается на две-три ступени выше, оно проглатывает мраморные барельефы у оснований мостов на набережной. А потом медленно выдыхает - и отходит, отступает на полшага, на две ступени вниз, и мраморные львы и наяды снова высовываются наружу и плещутся на мелководье. 

Я приехал вечером, в феврале, через неделю, что ли, после великого карнавала. Было совершенно темно, огни были нанизаны на нивидимые нити, как бусы, отражались многократно. Мой отель находился на Лидо, к нему нужно было плыть от города через залив. Я, еще ничего не соображая, кроме того, что я на море, что вокруг творится нечто невероятное, но отчасти узнаваемое по бесконечнм фото, что я чудовищно хочу спать, потому что летел с пересадкой, - словом, совершенно сбитым с толку я проплыл Гранд канал, и вода плескала вокруг, как бесчисленные крылья по воде, вапоретто качался у меня под ногами, и это было очень кстати, потому что земля уходила бы из-под ног точно также, и это было бы немного чересчур, а речному трамвайчику так и положено. А потом, от острова святой Елены, мы повернули в залив. 
Фарватеры для вапоретто были обозначены огнями. Об этом сюрпризе не писал ни один путеводитель. В полной, немного белесой у моря тьме через залив тянулись цепочки фонарей. Каждый фонарный столб стоял на треноге из свай, вбитых в дно залива. У кромки воды, где отражение фонаря плясало сотнями бликов, было видно, как мало оставилось от этих свай со стороны моря, они были как будто обгрызены, источены, облеплены ракушками и водорослями. Как будто море ночь за ночью пыталось добраться до фонаря, как огромная ночная бабочка, но не могло выйти само из себя, и подгрызало сваи, чтобы рано или поздно уронить свет в открытую пасть.
И все-таки фонари горели, ровным оранжевым светом, двоились над водой, выгибались цепочками вдоль залива, их было великое множество. Весь залив был усеян направляющими огнями, вдоль одной из цепочек медленно шел паром с материка, похожий на разведенный мост, который поссорился сам с собой - поднятые крылья торчат в разные стороны, отвернувшись друг от друга.
Это было больше, чем я ожидал от первого же вечера. Все то, что было потом - оказалось еще больше, Венеция - такой город, чья изнанка соприкасается с изнанкой моря, и потому - бесконечна и мало похожа на изнанку города. С обратной стороны этот город - море, и там его гораздо больше, еще больше, чем на лицевой.
Я был в Венеции еще несколько раз (и буду еще столько, сколько смогу), и каждый раз с тех пор выбирал себе отель на Лидо, чтобы каждый вечер плыть сквозь цепочки огней, а утром выходить на залив и каждый раз видеть его заново, то молочно-белым, то почти синим, то с горами над городом, то в тягучей дымке. И каждый раз заново приближаться к городу с моря, с правильной стороны, вместе с приливом.