May. 4th, 2014

a_str: (Default)
Я целенаправленно не пишу о политике.
И о смертях. Но я о них знаю. Знаю и пишу о совсем другом.

И насчет того, о чем пишу: дорогие мои все, я всегда очень рад увидеть под текстом "спасибо", просто никогда не знаю, что на него отвечать.
Разве что: пожалуйста.
Разве что, написать еще один текст. И еще один. И пока рот не забили глиной, да.
a_str: (Default)
Три комнаты

Первым номером выступила Дарья, хозяйка той комнаты, в которой нам предстояло жить чуть меньше года.
Вся квартира представляла собой классическую питерскую коммуналку средней убитости: чулок-коридор, на него, как листья с одной стороны тощего прутика, были нанизаны три комнаты и кухня (одно окно, одно окно, два окна, одно окно). Еще двумя почками на верхушке этого прутика (если входную дверь считать корнем) были ванная и туалет, причем, как нам рассказала Дарья, ванная раньше была кухней, а в нынешней кухне была четвертая комната. Замечу, что ширина этой комнаты была ровно метр восемьдесят, потому что хозяйский диван, который мы выставили из своей комнаты за ненадобностью, вошел аккуратно поперек, от стенки до стенки, встал под окном, как влитой. Мы потом провели на этом диване множество прекрасных вечеров.
Квартира в целом была, несомненно, трепетной девой, и у этой квартиры бывали месячные.
Раз в месяц у квартиры случалась тяжелая истерика, в результате которой что-то ломалось, причем самым нелепым способом. Горела проводка в стене, и надо было вскрывать штукатурку, чтобы добраться. Пробивало трубы - тоже вмурованные, стены текли каплями, как мироточащая икона, видимо, сказывалась зависть к соседнему монастырю. Однажды ванна взялась биться током, давала разряд вольт в пятьдесят, не смертельно, но ощутимо, а, самое главное, мы никак не могли вызвать сантехника, потому что в жилконторе считали, что мы издеваемся.
Так вот, Дарья была точным отражением квартиры. Как и квартира, она была от природы чрезвычайно хороша собой - высокий потолок, большущие изразцовые печи, лепнина, огромные окна. И при этом капризна, завистлива и неухожена, как только может быть неухожен красивый ребенок в очень бедной семье.
Сама она жила в самой первой комнате от входной двери. Дома появлялась не столько редко, сколько нерегулярно и неравномерно - могла исчезнуть на несколько дней, а могла сутками просиживать дома, явно не находя себе ни занятия, ни развлечения. Первые месяцы я обживал нашу комнату один, с тощим и очень молодым Робинсоном. Так что Даша регулярно заставала меня на кухне, взбалтывающим котику яйцо с паштетом или с йогуртом - нужно было подмешивать толченую скорлупу, у Робина был чудовищный рахит.
- Это ты коту делаешь? - спросила Даша, глядя в паштет, а получив утвердительный ответ, мрачно сказала: - Возьми меня к себе в кошки!
Кошка из нее вышла бы отменная. На третий или четвертый, что ли, вечер, я, пока готовил себе ужин, услышал подробную сагу о том, какие мужики все козлы и как они все хотят от нее одного и того же. Я сочувственно кивал. На шестой день Дарья появилась на кухне в халатике чрезвычайно рискованной длинны. Долго демонстрировала мне свои нелепые костистые коленки на породистых ногах, а на седьмой поинтересовалась: это у меня такой способ ухаживать за девушками, нарочно не обращать на них внимания, - или как?
Какая кошка бы получилась, а. Красивая, капризная и в вечной охоте.
Третьи жильцом нашей квартиры была тишайшая бабушка. Комнату ей снимали дети, ради внуков, и целые дни она проводила у детей, возясь с подрастающим поколением.
Но эту идиллию погубила Дарьина жадность.
Комната с бабушкой принадлежала Дарьиному дяде, Толику. Когда-то, наверное, это грузное, вечно опухшее существо, похожее на смертельно больного медведя, было вполне видным мужчиной. Дарья боялась его до дрожи ужаса и омерзения - как я понимаю, с детства, - но с тех пор она вымахала в красавицу и стерву, а он допился практически до дна. Поэтому если ей удавалось каким-то образом его прищучить, она не могла удержаться, чтобы не дожать до последнего.
Не знаю, как он ей оказался должен какую-то некрупную сумму, но когда Дарья ее внезапно получила, она почему-то начала громоздить один долг на другой. И Толик, до того появлявшийся в квартире раз в месяц за деньгами, начал ходить к бабушке и просить "еще десятку вперед", причем на выходе из квартиры стояла бдительная Дарья и половинила эту десятку в счет все растущего долга.
Бабушка не выдержала и съехала. Центральная комната оказалась свободна.
Дарья очень быстро подсуетилась найти съемщика, и у нас в квартире появилось замечательное создание по имени Фенька.
Фенька внешне была страшно похожа на Мюмлу: маленькая и круглая, с чуть раскачивающейся походкой пяткой в пол. При этом характерец и язык у нее были в точности как у Крошки Мю. К характеру и языку прилагался огромный, ветвистый и всеобъемлющий, как московская карта метро, багаж. Фенька, чьей профессией на тот момент была фотография, а высшим образованием, если не ошибаюсь, - один курс заочки академии художеств, знала столько, что я охотно смотрел ей в рот. При этом она обладала замечательной чертой, так ценной в нашем охочем до контекста мире: разговаривала мешаниной перекроенных и вывернутых, но узнаваемых цитат, причем ввинчивала их в самые невинные разговоры. Обсуждая фитнес и диету, Фенька могла, горестно оглаживая под клетчатой рубашкой пузико, выдать, никак не меняя интонации: "М-да, в складочку, как шарпей. Где вы теперь, кто вам целует складки…" Поедая что-то овощное из миски - заржать, не донести вилку до рта, вывалить себе капусту на ту же рубашку, потому что ела Фенька, полулежа на диване, прижимая круглым объятием миску к себе, после чего выпалить: "С криком капуста упала на грудь, милая Феня, меня не забудь!" - и заржать еще громче. Любимая же цитата на тот момент у Феньки была "ножки - пум". Некий песик в каком-то мультфильме, притомившись, садился именно с этими словами. И вздыхал. Фенька прибегала после напряженного дня, падала на кухне на диван, выкрикивала "ножки - пум!" - и задирала свои пухлые ножки как можно выше. Это означало, что больше сегодня она никуда не пойдет, будет сидеть допоздна на кухне, готовить и болтать.
Дарья как-то сразу прониклась Фенькой, до такой степени, что взялась ухаживать за ней самым странным образом: однажды днем Фенька вышла на кухню, имея на лице крайне озадаченное выражение.
- Вчера мы с Дарьей поспорили, - сказала она. - Почему-то она утверждала, что это Рэмбо стрелял в Верлена. А сегодня она примчалась с учебы, ворвалась ко мне, кинула мне на диван антологию французской поэзии, крикнула "это тебе, я проспорила!" - и убежала. При том я же знаю, сколько стоит эта книжка. И что теперь делать - возвращать или как?
Но после того, как Дарья несколько раз ночью убегала к Феньке в комнату от своих гостей, которых сама же приводила накануне вечером, они поругались. Дарья перестала приходить каждый день, перестала бегать по коридору ночью. И в квартире снова стало относительно тихо, хотя и очень ненадолго.
Потому что примерно через месяц Толик потребовал свою комнату обратно. Оказалось, что Дарья, забирая у Феньки квартплату, просто не передавала ее дяде - или передавала не полностью, так или иначе, ему показалось, что быть без жилья и денег одновременно как-то уж совсем невыгодно. И он пришел жить. Дарья, чувствуя разом вину и неловкость, быстро переселила Феньку в свою комнату, а сама съехала.
А мы остались в одной квартире с человеком, который не выпивал, а пил до полной потери сознания.
При этом Толик вполне сохранял какие-то остатки позолоты: когда он однажды промазал мимо унитаза, я очень быстро добился от него уборки, во время которой, по-моему, в сознание он так и не пришел - зато, выполоскав после всех манипуляций тряпку, не открывая глаз, пошел тщательнейшим образом мыть руки. Он очень старался нас не беспокоить, хотя получалось у него это довольно паршиво: мы все, будучи жителями ночными, ложились около четырех утра, а в шесть Толик, мучимый сушняком, начинал пробираться темным коридором к раковине. Однажды Фенька засиделась на кухне совсем до света - и застала изумительное зрелище: Толик, синий, как баклажан, натыкаясь на все углы, сомнамбулически двигался по коридору, сжимая в руках трехлитровую банку, служившую ему походным горшком.
Когда Фенька пересказывала нам эту сцену, она размахивала руками и кричала, что нужно непременно сочинить Плач по ночному горшку, желательно в стиле вагантов, я помнил хорошее слово "ламентация", мы переделали его на французский манер, остальное вспомнить не смогли и название нашей поэмы звучало как "Lament of the night vazone", и это было само по себе так смешно, что дальше названия дело не двинулось.
Еще через месяц про то, что Толик снова обладает жильем, прознали окрестные пьющие дамы, и начали подкатываться к нему под бок. Не успевали мы выставить из квартиры одну, как появлялась другая. Все они были куда страшнее Толика, хотя бы потому, что пытались заниматься хозяйством, а это означало постоянное воровство по мелочи, какую-то мерзкую возню в темных углах и переход на визг при любой попытке призвать к порядку. А, может быть, дело было вовсе не в квартире, а в том, что Толик был явный барчук, несмотря на почти полную потерю человеческого облика, и принимал услуги охотно и как должное, и, видимо, чем-то притягивал этих жутких баб, готовых визжать, суетиться, готовить из натасканного у нас из холодильников, только бы оставаться при нем.

Так, в постоянной войне, прошла зима, которую мы пережили только благодаря Фенькиным запасам домашних закруток, и овощные пельмени были у нас самым популярным блюдом, потому что на тесто деньги еще были, а на фарш - уже нет. Я взялся за переводы, между началом работы и первыми гонорарами прошло не меньше месяца, и это был очень голодный месяц.
А потом наступила весна, мне начали платить чаще и больше; у Феньки появился молодой человек; сестра Толика, Дарьина мать, поставила в квартиру новую металлическую дверь, а ключей Толику не дала, и он сидел под дверью часами, дожидаясь, когда придет кто-нибудь из нас, чтобы прошмыгнуть мышью к себе, если был относительно трезв. Но чаще он являлся среди ночи и бился об эту металлическую дверь всем телом, молча и размеренно, и спали мы только тогда, когда удавалось сдать его в вытрезвитель. Жить и работать стало совсем невозможно, и мы съехали, один за другим.
Ни Дарью, ни Толика я больше никогда не видел.
А с Фенькой мы еще несколько раз сталкивались в Академии Художеств, но каждый спешил по своим делам, и мы расходились, едва перекинувшись парой слов.

September 2020

S M T W T F S
  12345
6789101112
13141516 171819
20212223242526
27282930   

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Powered by Dreamwidth Studios