Александр Шуйский

День Вены.
Сколько говорили себе - до Вены рукой подать, надо бы съездить, и все не ехали. А тут вдруг узнали, что Леопольд-музеум закрывает выставку Климта в понедельник.
И помчались.
В половине седьмого утра - в автобусе, в половине первого - в Вене. Пронырнули в метро, вышли сразу в Музейный квартал.
И понеслось.

На самом деле - очень сложно говорить о Климте. С одной стороны, я считаю его гениальным декоратором и стилистом, с другой - до сих пор не очень жаловал как художника. До сих пор - потому что помчался я смотреть его пейзажи. Пять штук пейзажей с озера Аттерзее были вынуты из самых разных коллекций и собраны в Леопольд-музеуме, и прежде всего - этот:

Этот цвет живьем горит невероятно, ярче всей его позолоты, перламутра и керамики, которые он щедро сыпал на свои работы, ярче всего на свете.
И другие пейзажи - высокие тополя, почти черные на фоне вечернего неба, закрывающие собой ряды плодовых деревьев в саду, с брызгами апельсинов (или очень рыжих яблок) на ветках. Вода, по которой бежит ветер, очень тонкой рябью, и этот ветер пойман и показан, а ведь это куда сложнее, чем показать его развевающейся гривой волос, на самом-то деле - гривой волос может кто угодно. А вот этой рябью, меняющей цвет, проникающей в зеркало отражения.

А еще там был этаж Шиле. И я первый раз в жизни увидел живьем его великолепную, насквозь больную живопись. То, как он светом, одним только светом раздвигает колени своим моделям. Как свет вламывается в пальцы рук, в скулы и локти, и сдвигает их, искажает и в то же время превращает в совершенство. Его живопись гениальна и очень, очень печальна, еще больше, чем графика.
Мы стояли перед одним из его пейзажей, и Тигра спросила - ну хорошо, а почему он - гений, а Климт - просто мастер? Как ты это определяешь? (Тигра всегда это спрашивает.)
Посмотри, сказал я, вот сюда. Здесь в городском пейзаже Шиле дает огромное горизонтальное черное пространство, это заливка, без переходов, просто асфальтово-черный цвет. Это река, и она занимает место. Климт бы не выдержал. Пустил бы хоть пару мазков золотом, хоть волны бы обозначил, хоть уточек. Хоть что-нибудь. Шиле - все равно. Он оставляет реку быть вот такой. Нефтяным потоком под городом, без единого блика или даже перемены тона. И поток белого света он дает точно так же - огромным потоком, очень щедрым, очень белым. Ему не страшно. А Климт беспокоится и суетится в таких местах, начинает быть декоративен. Потому что с декоративностью он хорошо знает, что делать, а с потоком - нет, не очень.
И все равно - оба прекрасны, конечно.

Национальная галерея истории искусств сделала помост к самому куполу, чтобы можно было подойти и близко посмотреть климтовские фрески.
Бетховенский фриз тоже сейчас можно рассмотреть вблизи - тоже сделали помост, подходи и разглядывай каждую деталь.
Мы обошли, что успели, в Бельведер уже не пошли, в другой раз съездим, он до зимы.
Прошли до центрального собора, от него - к маленькому на краю бульварного кольца. Выходим на него с одной мыслью - сесть и передохнуть, и видим, что вся лужайка заставлена красными шезлонгами от города - садись и вытягивай ноги.
И в восьмом часу мы поехали домой, еле живые.

Придем немного в себя - еще пойдем. Но вообще-то у нас тут в Праге Гойя. Собрание графических листов. Такое тоже бывает раз в жизни.

This entry was originally posted at http://a-str.dreamwidth.org/500496.html. Please comment there using OpenID.

В центре старого города, у самого Карлова моста практически, стоит автомат, очень похожий на автоматы по продаже шоколадок и бутылок с водой. Брось-монетку-нажми-кнопку-получи-желаемое. Но вместо батончиков и воды в этом автомате баллончики с краской, разовые респираторы и прочие неопознанные мной инструменты для создания городского граффити. По автомату очень видно, что купленные баллончики опробывались прямо на нем.
Не придумал ни слова, клянусь.

На тыржнице у Паладиума появился первый бурчак - проще говоря, сусло. В этом году он какой-то невероятно сладкий, лучше даже, чем вишневое вино.

В общем же и целом день прошел под знаком "девочки такие девочки", был полон болтовни, перемеряных колец (не мной) и большого количества холодного алкоголя (уже при моем активном участии). У темной стороны, конечно, есть печеньки. Но у сверхтемной стороны есть трдло и бурчак, на то она и сверхтемная. Кое-кому иногда счастливится присоединиться.

видна лестница.
Тут часто так бывает - комната с окном на лестничную площадку, как я понимаю, это бывшие комнаты прислуги, они маленькие, тесные и я не понимаю, как в них жили люди, но именно такие комнатки мы видели, например, в Ла Педрере, где последние этажи отданы под экспозицию "как было". В тех вовсе не было окон. Никуда.
Так вот, у нас в этой комнатке ванная. Пять или шесть квадратных метров, огромные потолки, но вытяжки, поскольку это бывшая жилая комната, не предусмотрено. То есть она встроенная позже, и ее надо включать. А потолки без шуток четыре метра.
Поэтому сегодня, войдя в очень неприятный запах сырости, я решил ненадолго открыть окно. И тут же на подоконнике, снаружи, увидел его.
Вот его родной братик, их целая коллекция есть, и каждый отвечает за свое.

Этот, который монстр, с сердечком, ест зло из сердца. Чтобы оно там не залеживалось. Его зеленый братец на подоконнике тоже, наверное, делает что-то хорошее, и колокольчик у карабина-застежки у него очень славный, но в дом я его не возьму.
У меня была куколка-вуду из этой коллекции, мне ее друг подарил. Многоглазый лиловый монстрик, считалось, что он будет держать под контролем все, что нужно, чтобы мне не так напрягаться. На то ему и куча глаз.
Ну что, бытовая магия на то и бытовая магия, чтобы работать буквально. Сначала у бедолаги сломался карабин. Потом выпал один глаз. Потом глаза посыпались разом во множестве. И я перестал его носить с собой и уложил в коробку в прихожей. Малыш явно не справлялся, его прямо жалко было.
Так что этого зелененького, который к нам в окно лезет так целеустремленно, пусть кто-нибудь еще забирает. А то вдруг он отвечает за страшные сны. Не дай бог ко мне с такой должностью на работу.

Я сейчас перевожу сериал, злой и несмешной, но не в этом суть. Суть в том, что главная героиня (о слова "чем закидываться", совершенно верно) в каждой серии непременно спрашивает: Зачем мы все это делаем? Кто-нибудь знает, зачем мы это делаем?
Так вот, я знаю.
Я пишу письма.
И сегодняшнее письмо будет об одном крошечном монастыре на реке Сазава.
Ему повезло только в самом начале. Когда его, собственно, заложили и начали отстраивать. От этих первых застроек остался только фундамент публичного храма - для прихожан. Тот, в котором молились монахи, не сохранился. Знаете, просто пройти по траве между огромных дубов и ясеней и увидеть среди этой самой травы изумительный чертеж классического крестово-купольного храма века эдак десятого - чертеж камнями, римской перемежающейся кладкой, когда слои огромных камней проложены тонкими плоскими, чертеж аккуратный, как четырехлепестковый цветок, общей площадью никак не больше двадцати квадратных метров, вместе со всеми апсидами, - да посреди Чехии, да практически случайно - это очень острое переживание. Мало ли что знаешь в теории.
Позже центральный храм монастыря взялись перестраивать в готический собор, большой, трехнефный, с равными по высоте нефами и двумя фланкирующими башнями, в итоге вышло бы очень похоже на трирский дом, он тоже равнонефный:

Но не хватило денег. Совсем, совсем не хватило денег. И была достроена только крохотная часть над криптой ( дальше интересно, скажем, Ксанке )
Но то, что уже выстроили, решили не разрушать. А выстроен был южный неф, стена и ряд опорных колонн.
Есть места, где мне выносит голову совершенно напрочь.
Так вот, эти сквозные арки в пустоту, в свет, без крыши - одно из таких мест. Великолепная Саграда в достроенном виде теряет для меня всю отдельность открытого небу храма, я был в ней, когда у нее еще не было потолка, сейчас уже нарастили, и она стала просто собором.
А Сазавский монастырь - вот. В двух шагах от Праги буквально.

( небо в проемах )

День дорог, солнца, жилого пространства и продленного лета.
Мы сегодня были вот здесь: Чешский Штернберг.

Он жилой. В нем все еще живет потомок этой огромной семьи под черной звездой - я все думал, откуда в Праге эта звезда на таком множестве фасадов. То ли роза ветров, то ли вифлеемская. Нет, родовой герб. С тринадцатого века. Замок у семьи было отобрали, но после Бархатной революции тут же вернули. И я должен сказать, что машины, стоящие на заднем дворе буквально у коновязи, смотрятся не менее трогательно, чем плетеные дачные кресла и столик в тени большой сторожевой башни. Ну, в самом деле, террасы нет, зато есть замковый двор. Чем хуже, собственно.
В замке открыт для посещения один этаж, очень уютный - залы небольшие, в основном барокко, в библиотеке я, как всегда, остался бы жить. Но главное - это вид из окон. Выглядываешь - и летишь птицей. Внизу река, маленький город, сады, одноколейка с крохотной станцией - мы видели этот поезд, он совсем как трамвай, на два вагончика и весь открытый. И небо синее до боли в глазах, и лето, и жара, а ведь уже конец августа. А у тебя внутри все никак не кончится июль.

Сейчас август, и я помню, что в Питере это было то самое - от лета осталась неделя всего, вчера было солнце, но что из того. На второй неделе августа впадаешь в беспокойство, на третьей - в отчаянье. Кончилось, кончилось, кончилось. Впереди тоска и тьма на восемь месяцев с крохотной заплаткой бабьего лета, одна или две сентябрьских недели, истонченных, звонких, полных паутинок и ранних сумерек. И все. А дальше - до последней недели апреля смотреть, как текут капли по оконному стеклу.
А здесь - жара, яблоки, цикады, вода в бутылке нагревается на ходу, из тени выйти - сразу взмокнуть, и всего этого еще не меньше двух месяцев, а дальше будет долгая, сладкая, неспешная осень почти до самого конца ноября. Начнут давить молодое вино, везде появится "бурчак", самая первая пена нового урожая.
Каждый раз, когда я смотрю на эти два подаренных мне месяца лета, я ощущаю это как продление жизни. Как будто мне их додали за все детство, которое я просидел в четырех стенах с плачущими стеклами, как будто мне откуда-то вынули и просто так отдали не меньше десяти лет жизни, а может быть, и больше. Очень прыгучих, очень солнечных, очень полных лет.

Шестнадцатое: день немыслимого, до хрипоты, хохота - и старых записей. Хохот был очень хорош, а вот старые записи трогательны, но теперь не годятся.
Вечером:
- Жареный гермелин - страшная сила. В Москве-то его нет, как теперь жить.
- Зато здесь есть. И мы очень стараемся забыть этот ужасный факт.
- А что?
- Калорийный, собака.
- Да вы же бегаете?
- Ага. Знаешь, у Тигры в телефоне стоит программка, сколько нажгли на бегу калорий. Так вот, выше двух яблок мы никогда не поднимались. И это все, что нам полагается.
- Интересно, сколько нужно бегать на одну упаковку гермелина?
Тигр, мрачно:
- Неделю не останавливаясь.

Семнадцатое: день переводов и грибной жарешки.
Даже не выходил никуда, сделал две серии, сдал их и наконец выдохнул.
А потом мы взяли купленные вчера на рынке лисички и пожарили их с картошкой и беконом. И сметаной. Помнится, в какой-то детской сказке сморчок разговаривал со строчком: вот придет в лес человек, заберет тебя, а дома у себя пожарит в сметане! - а это вкусно? - говорят, пальчики оближешь. - ну тогда... тогда пусть жарит!
Вот мы и зажарили. Пальчики оближешь - не то слово.
Пятница.

Навстречу нам из парка идет девочка лет пяти, сжимая в руках что-то круглое и очень, очень косматое.
А мы в парк бегать идем. А раз мы бегать идем, то оба полуслепые, для бега зрение не очень нужно.
- Что это у нее? - дрогнувшим голосом говорит Тигра.
Я сощуриваюсь. И тут от косматого шара отделяются две конечности, и становится видно, что это просто очень круглая обезьяна, меховая игрушка.
- Вроде бы обезьяна, - говорю я. На лице Тигра проступает явственное облегчение. - А ты уж решила - голова Олоферна?
- Ты не поверишь, - говорит Тигр, - но практически да.

***
А еще вчера был проведен сравнительный анализ качества цикад. Как мы и ожидали, лучшие цикады в городе - у винарни святой Клары. Отличные, качественные цикады, особенно после второго бокала, когда уже совсем стемнеет.

Вчера весь день был в автобусе, устал, зато от Варшавы поехали практически пустыми, можно было даже поспать. Эколайнс, чьи автобусы еще год назад вызывали желание тут же вымыться после рейса, раздобыл себе новых машинок, мало того, что с туалетами и кондиционером, так еще и с кофемашиной. Пристроился было поспать среди дня, вместо этого не без удовольствия посмотрел "Принца Персии" - очень неплохая оказалась сказка. Так и доехал. Прямо вместе с крокодилом. Это была реклама, как жаль, что она не проплачена.

Вечером испекли пирог и пошли визиты делать. Дома еще совсем лето, ночью становится в меру прохладно, днем жара, цикады надрываются, как безумные. Пока поют цикады - на дворе лето, неважно, какой это месяц. Как замолчат - все, осень, даже если тепло еще.
Это совсем особенное чувство - возвращаться домой в Прагу, теплое и непривычное, оно мне нравится, это почти как возвращаться к морю.

***
Сегодня - очень рабочий день, из-за стола почти не вставал, нигде не был. Но в перерыве пошел из любопытства прошел тест на темперамент. Флегматик, ну да. Вот теперь, оказывается, как это выглядит. Неправда, конечно, просто смешно очень.
Из бусной лавки города В. привез мелочей всяческих, и среди них - три плоских овальных камня, больше всего похожих на черный лунный. Понятия пока не имею, что с ними сделаю, но хороши. Дома опять куча заготовок, хочу тридцать шесть часов в сутках, очень хочу, но кто ж мне предоставит.

...вышел день осмысленных формулировок, причем как вербальных, так и наглядных.
И Черной девочки.
Черная девочка пела и танцевала под старый магнитофон, еще кнопочный, прямо посреди города В.
На Черной девочке была черная шляпа размером с половину этой девочки, с высоким плюмажем и огромными полями. У девочки была огромная копна туго вьющихся локонов, тоже цвета воронова крыла. Огромные глаза и ярко-алые губы. Из-под маленького черного платья притоптывали по брусчатке ножки в серых туфельках и чулках.
Девочка пела по-английски - давай-ка, чеши отсюда, только сначала дай мне денег, - хрипловатым голосом молодой Пиаф, и вот так подбоченивалась ручкой, она пела - танцуй со мной, глупый, что ты сидишь, не танцуешь, - и выставляла вперед ножку в серой туфельке.
Все это вместе выглядело так, будто кукла наследника Тутти насмотрелась фильмов с Лайзой Минелли и пошла пробовать репертуар.
То, что в итоге, заслоняя нас от нее, мимо прошла плотной толпой чужая галлюцинация, показалось даже в какой-то мере обыденным. Подумаешь, идут из одного бреда в другой, с кем не бывает.

В Тракае есть не только замок. С обратной стороны озера находится укромная усадьба в стиле барокко, с большим парком, мостиками и, мягко говоря, слепленными под античность статуями. То ли Вакх, то ли кто-то из его ближаших родных и знакомых, дрыгающий пяткой и выдаивающий из чаши-кратера остатки вина на высунутый язык в стиле "васенька, еще капельку" - настоящий шедевр, Праксителю и не снилось.
Но это все ерунда. Самое главное, что при усадьбе есть ферма аистов. Их там разводят. И не просто так, а как сторожевых птиц. Вдоль подъездной аллеи стоит низкий дом, чем-то похожий на каретный сарай, очень длинный. По всей крыше тянутся высокие печные трубы. А на трубах - гнезда. Когда такой аист стоит перед шлагбаумом через подъездную аллею, хочется срочно проверить, вымыты ли у тебя уши. Выпускают их в патруль попарно, на шесть часов смена. Ни один доберман не сравнится.

Честное слово.

(А к вечеру был туман. Мы ехали через него как через плоть призрака, и я сказал: ну наконец-то я вижу мир таким, каким я его вижу. Самое интересное, отозвался местный житель, что я тебя прекрасно понимаю.)