бахчисарайский фонтан
Sep. 18th, 2006 04:54 pmпроще, кажется, сказать, над чем я НЕ плачу.
выбить из колеи меня может что угодно, простейший жест незнакомых людей, если он трогает сердце.
я терпеть не могу детей в массе, но как-то в аэропорту сразу за мной на регистрацию стояла обычная немецкая мама лет двадцати пяти, на ней, пузом к пузу, висел Белый Медвежонок - грудничок в ослепительном белом комбезе с круглыми ушами на капюшоне. они гукали, свистели и булькали друг другу, медвежонок топал по маме белыми лапами. когда в очереди стало тяжко, жарко и вообще уже пора бы куда-нибудь как-нибудь, медвежонок захныкал, и ему достали мягкую игрушку-рукавичку на три пальца - плюшевого дракона.
я не ревел, но у меня разрывалось сердце. это были отношения.
музыка. почти любая подхватывающая музыка. как я кружил в последний день по Венеции, по всем ее мостам и ущельям улиц, как я плакал, как поднималась все выше зеленая вода. вода просительно облизывала ступени, вода вкрадчиво подбиралась к краю набережной, вода заглядывала в окна. питерские ступени, уходящие в омут, замораживают сердце, от венецианских оно начинает плвиться и отекать, как воск. и там, и там погибель, на встающую все выше воду я не могу смотреть спокойно.
и опять музыка. и звери, понятное дело. я почти не смотрю телевизор, один из самых безысходных моих рассказов был написан после того, как в новостях показали картонную коробку с угоревшей кошкой, хозяйка, понятное дело, тоже была на том свете, но за кошку крупным планом я бы убил оператора, честное слово.
про книги и фильмы я вообще лучше не буду.
и вот еще что.
бегущие к воде черепашки - вот ужас мой последних дней.
выбить из колеи меня может что угодно, простейший жест незнакомых людей, если он трогает сердце.
я терпеть не могу детей в массе, но как-то в аэропорту сразу за мной на регистрацию стояла обычная немецкая мама лет двадцати пяти, на ней, пузом к пузу, висел Белый Медвежонок - грудничок в ослепительном белом комбезе с круглыми ушами на капюшоне. они гукали, свистели и булькали друг другу, медвежонок топал по маме белыми лапами. когда в очереди стало тяжко, жарко и вообще уже пора бы куда-нибудь как-нибудь, медвежонок захныкал, и ему достали мягкую игрушку-рукавичку на три пальца - плюшевого дракона.
я не ревел, но у меня разрывалось сердце. это были отношения.
музыка. почти любая подхватывающая музыка. как я кружил в последний день по Венеции, по всем ее мостам и ущельям улиц, как я плакал, как поднималась все выше зеленая вода. вода просительно облизывала ступени, вода вкрадчиво подбиралась к краю набережной, вода заглядывала в окна. питерские ступени, уходящие в омут, замораживают сердце, от венецианских оно начинает плвиться и отекать, как воск. и там, и там погибель, на встающую все выше воду я не могу смотреть спокойно.
и опять музыка. и звери, понятное дело. я почти не смотрю телевизор, один из самых безысходных моих рассказов был написан после того, как в новостях показали картонную коробку с угоревшей кошкой, хозяйка, понятное дело, тоже была на том свете, но за кошку крупным планом я бы убил оператора, честное слово.
про книги и фильмы я вообще лучше не буду.
и вот еще что.
бегущие к воде черепашки - вот ужас мой последних дней.